Когда-то у нас было время. Теперь у нас есть дела.
Проект давний, так что отдаю долги, можно сказать. Рабочее название было "Утопия". Так и оставим.
...Не было никакого пошлого детективного антуража, столь излюбленного досужими романистами. Ни внезапного звонка в три часа ночи, ни имбецильных, резких, как понос, охранников на пороге, ни рефлекторной дрожи в коленках, вызванной приглашением в святая святых государственной власти. Визит в Сколково согласовали еще в прошлую среду, дабы Селезнев мог без проблем спланировать "окошко" в своем весьма плотном графике. (С адмиралом Беневским профессор Селезнев был знаком задолго до того, как Беневский стал адмиралом, а Селезнев - профессором. Они познакомились на двухнедельных Курсах Толерантности - еще до получения высшего образования, обязательного для граждан Российской Демократии - и с тех пор частенько встречались как по делам, так и в неформальной обстановке, за стаканчиком "боржоми".) Профессия "охранник" в конце ХХII столетия сохранилась разве что на отсталых планетах с агрессивной биосферой, и несли эту повинность исключительно киберы. Что же до священного трепета пред лицом государственной власти, так испытывать его дОлжно разве что космическим пиратам - каковых, впрочем, теперь можно встретить лишь в древних, еще 3Д-шных фильмах. Поэтому профессор отлично выспался. Он проснулся по сигналу смарт-системы в девять, не торопясь принял душ, с удовольствием позавтракал и ровно в одиннадцать вышел из дома, надев, по случаю небывало теплой погоды, легкие тетраклоновые шорты, сандалии с носками и черную водолазку.
Во дворе он нос к носу столкнулся с дворником Бауыржаном. Бауыржан в белоснежном фартуке и перчатках размеренно шоркал метлой по чисто вымытому киберами пластфальту.
- Доброго дня, Бауыржан Шымболатович, - вежливо поздоровался Селезнев. - Как ваша диссертация?
- И вам добра, Игорь Всеволодович, - заулыбался Бауыржан. Бауыржан был коренной москвич - предки его переехали в первопрестольную еще до Последнего Бунта - и по-русски говорил совершенно чисто, как и на шести иных языках, в том числе двух инопланетных. Он писал докторскую диссертацию по ядерной физике и утверждал, что самые ценные мысли приходят к нему во время уборки двора. А поскольку ядерную физику Бауыржан любил почти так же сильно, как двух своих жен, Наташу и Томаса, каждый день чуть свет он надевал фартук и выходил во двор. На этой почве у него даже вышел конфликт с соседкой, Мириам Талгатовной, утверждавшей, что шелест метлы на рассвете мешает ей медитировать. - Слава науке, продвигается диссертация.
читать дальшеНа углу Селезнева дожидался изящный светло-зеленый "саваж" на воздушной подушке. Многочисленные фантасты Темных Времен и здесь ошибались, по крайней мере насчет цвета. Кто же станет красить государственную машину в мрачный черный колер! Может, еще и синие мигалки прикажете привесить? Государство в любом своем проявлении должно внушать людям спокойствие и доверие, а не страх и покорность - это аксиома. Но, правда, совсем без служебного авто не обойтись, и это единственное, в чем были правы те древние писатели. Как иначе ехать на рандеву к замминистра по стратегическим технологиям? В сколковский Октагон на частной "панде" без спецпропуска не проедешь. Конечно, стрелять не станут, просто не откроют, да и кибер на пропускном пункте ТАК посмотрит... любого, кто не с Рублевки, стыд замучает. Так что казенная авиетка - отнюдь не дань детективной традиции, а вполне себе осознанная необходимость.
- Здравствуйте, Игорь Всеволодович, - сказал глубокий баритон кибер-шофера. Кибер разговаривал совсем по-человечески, уважительно, с едва заметной ноткой фамильярности, из чего Селезнев заключил, что в "саваже" установлена продвинутая программа "персональный водитель", совмещающая экстремальную манеру вождения с поддержанием светской беседы.
Селезнев удобно устроился на заднем сиденье. Чмокнула, закрываясь, дверца, и ускорение вдавило Игоря Всеволодовича в мягкие кожаные подушки - флаер рванул с места, как пришпоренный скакун.
- Погода сегодня прекрасная, - доверительно поведал кибер, красиво вписываясь в поворот. - Покататься в такую погоду по Москве - одно удовольствие.
- А что, любезный, и впрямь, покатай-ка меня по городу, - сказал Селезнев, чуточку поразмыслив. - Водитель ты, как я погляжу, лихой, так что время у нас, пожалуй, есть...
- Сделаем, Игорь Всеволодович. Желаете поразмыслить в тишине? Или экскурсию? Обзорную?
- А давай, пожалуй что, обзорную, - согласился профессор, поудобнее устраиваясь на подушках.
Москву Селезнев любил. И прежнюю - приземистую, красно-кирпичную, неторопливую, таинственную, с узкими переулочками и золотыми орлами над Кремлем; и новую, просторную, солнечную, порывистую, поднявшуюся сверкающими шпилями за Третьим Садовым Кольцом, на фундаментах унылых многоэтажек времен Разделенного Мира. Обе Москвы были почти пусты в этот час, как, впрочем, и в последние десятилетия: мудрая демографическая политика на Земле и экспансия человечества на внешние планеты полностью устранила проблему перенаселения. Изредка в буйной зелени огромного парка, в который превратился город, мелькали человеческие и нечеловеческие фигуры. Поджарые загорелые старцы исполняли плавные пассы гимнастики ци-гун; юные атлеты всех возможных рас и миров азартно гоняли снитч, метали гравидиск и качали наногантели на многочисленных спортивных площадках; на удобных скамьях и просто в упругой траве виднелись пары и группы, занимавшиеся различными видами секса. Кибер-шофер включил режим "круговой обзор" - теперь со стороны казалось, будто Селезнев летит в кресле в полуметре над пластикатовым дорожным покрытием - и влюбленные, видя эту картину, приветливо махали руками вслед пролетающей авиетке. Некоторые делали универсальный жест, означавший: "Присоединяйся!" Селезнев в ответ разводил руками - я бы, мол, с радостью, да не могу, дела - а кибер-водитель помаргивал фарами, не забывая комментировать окружающий пейзаж своим хорошо поставленным баритоном.
...- А в Эпоху Разобщенности здесь был металлопрокатный завод. Ужасное, экологически неблагополучное производство! Когда началась рекультивация, нашим почвенным фабрикам пришлось переработать миллионы тонн грязной, отравленной земли. И даже после переработки ее не рискнули использовать в садово-парковой зоне. Вывезли в огороды пустыни Сахара...
- Ого! Представляю, какой это был труд. Грузовые телепорты, наверное, работали без передышки.
- Что вы, Игорь Всеволодович, какие телепорты! Вы, должно быть, подзабыли школьный курс истории. Великий Ити Дзацуро тогда еще только испытывал лабораторную модель своего портала. Нет, возили грузовыми дирижаблями. Зато теперь Сахара - всемирная житница. Странно, правда, что считалось недопустимым на переработанной почве разбить парк отдыха, а вот выращивать овощи и фрукты на той же сомнительной земле - вполне нормальным...
- Вот уж это как раз ни капельки не странно! - мгновенно отреагировал профессор Селезнев, который школьный курс истории изрядно подзабыл, зато университетский курс биологии знал назубок. - Да будет вам известно, что генномодифицированные культуры сахарских огородов - знаменитые огурцы профессора Вайля, к примеру, или хотя бы пандорианские сыроежки - прекрасно перерабатывают любые отходы, вплоть до высокотоксичных, в биологически нейтральный питательный субстрат, схожий по свойствам со средиземноморскими черноземами. Кстати, огурец Вайля сейчас используется даже при терраформировании планет, а также для очистки зон экологического бедствия в неблагополучных мирах. Но что это? Мне показалось или там промелькнул самый настоящий ржавый забор?!
- А, новый проект знаменитого креакла Саши Блистательного - "Ретро-Парк"... Всего два дня как открылся для посетителей. Говорят, там все устроено как в старину. Примерно середина двадцатого века. Запущенный парк, расшатанные скамейки, настоящие урны вместо утилизаторов, даже мусор киберы специально раскидывают по дорожкам - бумажные обертки, пустые бутылки, так называемые "бычки"... Целую неделю распечатывали все это на молекулярных принтерах, вы ведь знаете, как Блистательный дотошен к мелочам. Можно взять мороженое с лотка, причем все вручную, никаких автоматов, и мороженое будет непременно подтаявшим и мятым. По аллеям ходят специально переодетые аниматоры в спортивных костюмах с полосками и головных уборах типа "кепка". Представьте, гуляете вы по "Ретро-Парку", и вдруг такой субъект просит у вас закурить!
- Да, но... я ведь не курю... да и никто не курит...
- Вот именно! Вы так и говорите! А он в ответ: "А если найду, извините, пожалуйста? А не найдется ли у вас мобилы позвонить, милостивый государь? А отчего ж вы столь дерзки?"
- У меня только комм-имплант...
- Нет-нет, "мобилу" и "деньги" вам выдадут на входе, вы должны отдать их по просьбе аниматора. Это такой древний суеверный обычай. Говорят, он призван был отвести от дающего проблемы со здоровьем.
- Ааа... а если я не отдам?
- Никто пока не пробовал. Зная, как Блистательный требователен и строг к исторической достоверности... Он даже хотел поставить в своем проекте настоящий детский городок конца двадцатого столетия, ну тот, музейный, травмонебезопасный, можете себе представить?! Но уж это ему не разрешили, конечно. Задумка в том, чтобы люди увидели, как жить нельзя, и неустанно благодарили Прогресс. Пока, конечно, проект пользуется бешеным спросом, как все новое. Но, если хотите знать мое мнение, идея "Ретро-парка" чересчур жестокая, человеческая психика не создана для подобных испытаний...
За приятной беседой авиетка облетела Москву по Третьему Кольцу и вышла на прямую, как лазерный луч, дорогу в Сколково. Селезнев наслаждался летней Москвой. Только когда вдалеке показались уродливые "кубы" кирпичных коттеджей за высокими стенами - печально знаменитая Рублевка - он помрачнел, умолк и даже забарабанил пальцами по подлокотнику из мягчайшей экокожи. Не замечая его настроения, кибер-шофер, сменив тембр голоса на подобающе-минорный, принялся повествовать о том, как в середине ХХI столетия жители России, вконец измученные нищетой, неопределенностью и бессмысленностью окружающей реальности, поднялись на Последний Бунт, в результате которого тогдашние хозяева жизни оказались низвержены и заперлись под силовым куполом в своей цитадели - комплексе жилых зданий на Рублевском шоссе. Их судьбу решало Народное Вече, и решение, конечно же, было максимально жестким - не только отказаться от штурма, но и поддерживать силовой купол снаружи, чтобы никто из добровольных узников не смог более...
- Эту историю я знаю, - вовсе невежливо перебил Селезнев. - Знаешь, дружок, что-то неохота мне ее слушать. Давай-ка посидим, помолчим. Музыку включи, пожалуйста. Хотя нет, лучше новости.
- Как скажете, Игорь Всеволодович, - покладисто согласился кибер, включая аудиосистему.
Новости были тревожными.
«…В сибирском наукограде Кагалым зафиксирован еще один случай запущенного кариеса - это уже третий прецедент за последние восемь лет. Вынесен приговор по нашумевшему делу Патрисии Айдар-кызы Сахметуллаевой. Напомним: в феврале этого года Патрисия в ходе бытового конфликта запустила в своего саб-мужа пакетиком с жидким мылом. Обе стороны конфликта чистосердечно сознались в содеянном участковому психологу, причем саб-муж настаивал на том, что нанесенный ему моральный ущерб является значительным. Психологический Совет принял во внимание, что Патрисия находилась в состоянии аффекта, вызванного систематической недооценкой ее кулинарных талантов со стороны мужа, и приговорил обоих к двум месяцам релаксационной гипнопедии. Согласно опросу ВЦИОМ, в прошедшем месяце позитивность населения планеты снизилась на 0,72% и составила 96,4%, в связи с чем социологи заговорили о кризисе мировосприятия…»
Селезнев осторожно взглянул налево. Во дворе несуразного, массивного, как средневековая крепость, коттеджа за мерцающим силовым забором семейство "рублевских" суетилось вокруг чадящей железной конструкции – в памяти всплыло варварское словечко «мангал».
"Мясо жарят! - ужаснулся Селезнев. - Поди, еще и натуральное!"
Глава семейства, коренастый, бритоголовый и краснолицый, поймав взгляд Селезнева, добродушно подмигнул в ответ.
Профессор отвернулся.
Четверть часа спустя «саваж» мягко притормозил перед входом в административный корпус «Октагона». Водитель отключил обзорный режим и откинул дверцу, выпуская пассажира.
- За экскурсию спасибо, - сказал Селезнев, выбираясь и потягиваясь. – Лихо водишь, порадовал. Можешь быть свободен.
- Да не за что, Игорь Всеволодович, - отозвался кибер. – Поеду-ка я к семье, к детишкам. В баньку сходим, инфракрасную, с душиком ионным, как в старину, эх!..
Дверца сочно плякнула, присасываясь к корпусу, и зеленый «саваж» унесся вдаль.
«Увижу Беневского, - думал Селезнев, шагая по пустым прохладным коридорам «Октагона», - первым делом спрошу, где он взял такого чудо-водителя. Кибер с чувством юмора – это что-то новенькое».
Однако при виде адмирала все посторонние мысли мигом вылетели из селезневской головы. Адмирал Беневский был беременным. Форменный синий с серебром комбинезон туго обтягивал изрядное пузико, что-нибудь около седьмого месяца срока.
- Густав, - восхищенно вскричал Селезнев, простирая руки навстречу старому знакомцу, - и ты молчал?! Ну ты даешь, дружище!
- Да я как-то… - смутился Беневский. Он вылез из-за своего стола несколько неуклюже, и объятие получилось предсказуемо неловким. – Закрутился, понимаешь… Да и чего тут такого, вовсе неинтересно…
- Как это неинтересно?! – воскликнул Селезнев. – Еще как интересно! Ну-ка, ну-ка, рассказывай. У вас с Руисом это ведь… уже второй будет?
Руис Дукумбе был штурманом Космофлота и свитч-женой Густава Беневского, причем обстоятельства их встречи и история любви могли бы послужить сюжетом для какой-нибудь популярной голодрамы. Для начала, Руису было четырнадцать лет, когда тридцатитрехлетний Беневский заметил его на Шестом Африканском Конкурсе юных навигаторов и влюбился без памяти – слава науке, что Дукумбе уже достиг возраста полной социальной ответственности и ответил взаимностью. Потом были дальние рейсы и героические походы, причем в рейсы и походы ходил Дукумбе, а Беневский, к тому времени уже получивший вице-адмирала, ужасно за него переживал, пил стаканами «КВ» с крепостью как минимум на двенадцать минут гарантированного опьянения и боялся, как бы его, Беневского, не заподозрили в протекции. Однако юный Руис выказывал недюжинные таланты в астрогации, и его продвижение по службе никто не счел бы результатом вмешательства свыше. А еще он проявил себя как любящая жена и заботливая мать – благо «инъекция Раджива Пандхари», знаменитый «genderswitсh», теперь позволяла с легкостью познать радости материнства как женщине, так и мужчине. В конце концов Беневский успокоился и теперь испытывал по отношению к своему семейному союзу (моногамному и, на вкус многих, несколько старомодному) тихую гордость.
- Третий, - отвечал Беневский, колдуя с Линией Доставки. – Руис говорит: а чего все я?! Попробуй сам, каково это. Вот я и попробовал…
Терминал Линии Доставки мелодично звякнул. В окошке выдачи появился поднос с темной бутылкой армянского «Арарат КВ», парой пузатых бокалов, блюдечком оливок, тонко нарезанным лимоном и плиткой горького шоколада. Беневский разлил по первой:
- Давай за встречу!
Чокнулись, принюхались, выпили. Селезнев, близоруко щурясь (зрение ему давно откорректировали, конечно, но привычка щуриться, всматриваясь в нечто мелкое, осталась), вгляделся в этикетку.
- Однако! Десять минут гарантированного опьянения! Ребенку не вредно?
Оба рассмеялись над удачной шуткой.
- Ты молодец, что попробовал, - серьезно сказал Селезнев. – А я вот, знаешь, все никак не решусь. И как оно – ощущения?
- Ох, слушай, в двух словах не передать, - вздохнул Беневский, тяжело и осторожно опускаясь в кресло. – С одной стороны, знаешь, вот это чувство, что ты станешь началом новой жизни… когда в тебе бьются два сердца… Удивительно. Но чисто физически – тяжело. Гормоны, вот это все. Настроение, бывает, меняется поминутно. То вдруг на сладкое потянет, то на кислое… Вчера, не поверишь, заказал через Линию эйджанских водорослей в соусе туам…
- Они же кислющие, что твоя аш два эс о четыре!..
- А я с аппетитом весь тазик съел. Вот так вот, брат.
- Дааа… - неопределенно протянул Селезнев. – Но все равно, молодец, молодец. Кого запрограммировал?
- А никого, - хитро улыбнулся Беневский. – Решили наудачу, как в старые добрые времена: мальчик – так мальчик, девчонка так девчонка. Но вообще, конечно, здорово было бы девицу. А то двое пацанов у нас уже растут…
- Как и двух предыдущих – в общественный интернат?
- А куда ж еще? У меня работа, Руис все время в рейсах… Ты ведь тоже свою Алису не сам выращиваешь. Так, от случая к случаю, на каникулах, на праздники встречаетесь, а главное воспитание на Наставниках, а? Отож. Все-таки одно дело – родитель, вечно со своими хлопотами, не знающий, чего и как, и совсем другое – профессиональные Наставники. И ребенок в интернате счастливее, и научат его эффективнее и разнообразнее, чем ты сам сможешь. Социальная адаптация, опять же…
- Даже не знаю, Густав. Странно как-то. Я иногда думаю, лучше бы воспитывал дочку сам. Она хорошая девчонка, умная, живая, любознательная. Она моя дочь, в конце концов. Отдать ее кому-то и забыть? Нет, я так не могу. Но, да, ты прав: даже один ребенок в доме – и прощай свобода…
- Свобода – это святое, - рассмеялся Беневский. – Ладно. Давай, за детей.
Выпили по второй. Селезнев откинулся в кресле, ощущая, как блаженная коньячная расслабленность проникает в каждую мышцу, закусил оливкой с лимоном.
- Ты хоть изредка-то с детьми видишься? – спросил он.
- Виделся пару раз, но, знаешь… им с Наставниками интереснее, по-моему. Нет, правда. Что может восьмидесятишестипроцентный специалист по космологистике против девяностодвухпроцентного таланта к преподаванию? Все равно что, извини, лаборант супротив профессора. У тебя, кстати, сколько предрасположенность к педагогике?
- Не помню. Около шестидесяти, вроде бы.
- Во. У меня вообще пятнадцать. А в интернатах люди, увлеченные своим делом, умеющие, любящие… и все такое. Ладно. Я чего тебя пригласил. Ты оставлял заявку на грузовой звездолет. Прошла твоя заявка, будет тебе корабль. Смотри: МЦРК «Пегас», многоцелевой разведывательный корабль средней дальности прыжка. Капитан – Филидор Зеленый. Зеленый, конечно, личность специфическая… ну ничего, сработаешься. Старт 27-го с космодрома в Мытищах. Успеешь до 27-го собраться?
- Еще как успею, - энергично кивнул Селезнев. – Что мне там собирать – футляр с миелофоном да сумку с личными вещами. Ты мне лучше скажи: Алиску смогу взять с собой? Она ж не отстанет.
- Почему нет? - хмыкнул Беневский. - Бери дочку, вреда не будет. Маршрут спокойный, оснащение у вас будет стандартное для группы свободного поиска, то есть практически полная броня от любых напастей. Посмотрит немножко галактику, пообщается с ксеносами… дело хорошее. Она у тебя, кстати, возраста полной социальной ответственности уже?..
- Пока только полной личной. Но это ничего, я за ней пригляжу. Хотя, я тебе скажу, у этого ребенка просто-таки сверхспособность собирать на свою голову приключения и происшествия… Давай, что ли, еще по глоточку – за успех предприятия?
Выпили.
- Хорош коньячок, - заключил Селезнев, рассматривая на просвет бокал с маслянистыми следами на стенках. – Хоть и синтет, а хорош… А! Слушай! Чуть не забыл! Ты где такого кибер-водителя взял, а? Я себе тоже такого хочу! С ним практически как с живым человеком разговаривать можно. Даже шутки шутит. Я, говорит, к жене с детьми поеду, в баньке попарюсь... Каково, а?!
Беневский захохотал. Он хохотал смачно, красиво, по-мужски басовито, сотрясая семимесячный живот, и внезапно осекся, охнул.
- Толкается, мелкий, - пробормотал он со страдальческой гримасой. – Кибера, ох… Ну, Селезнев, ты дал. Не кибер он, а человеческий человек, моей тетки сын. Ты понимаешь, аппарат Кудовицкого показал парню 98% способностей к экстремальному вождению наземного транспорта. Выше чем, гипотетически, у какого-нибудь древнего Шумахера. И куда ж его такого – на космодромный погрузчик сажать? На карьерный экскаватор? Затоскует мужик. Вот, дал ему казенный флаер, должность личного водителя – пару раз в месяц съездит с каким-нибудь мелким поручением, и вроде при деле, и вроде счастлив. А так иначе пошел бы на перепрошивку…
Селезнев с размаху ухватился ладонями за лицо. Уши у него горели.
- Ой как неловко… - простонал он. – Ой я дура-ак… А я ж с ним как с андроидом: «милейший», «а прокати-ка ты меня»… как барин с кучером… Ой дурак…
Беневский снова заколыхался от смеха.
- Да ладно, плюнь, - великодушно предложил он. – Нет на тебе вины, Игореха. Он же, поганец такой, специально под кибера косит. Баритончик этот, как в гид-программу встраивают, лицо каменное, набор фраз… Экскурсию по Москве небось предложил? Обзорную?
Не отрывая рук от лица, Селезнев кивнул. Потом схватил бутылку, налил себе без спроса полбокала коньяку, выпил залпом, поперхнулся.
- А все равно, - просипел он, продышавшись. – Дурака я свалял, Густав. Человека за кибера принять… Н-да. Извиниться надо бы.
- Ну, извинишься. Он тебя домой повезет. Это еще что, - Беневский с сомнением оглядел свой бокал и оставил его пустым. – Тут у Наставников история была. Сдали им новорожденного, мальчика. Тестируют его по Кудовицкому – пусто. То есть ты понимаешь, совсем пусто. Ну, какие-то там охвостья профпригодности, типа четыре процента ксенолингвист, три с половиной космонавигация, еще что-то. Не может же такого быть, да? И вдруг кто-то сообразил загнать в программу старые профессии, доповоротные еще. Что ты думаешь? Оказался следователь. Гениальный следователь, Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро отдыхают. Стопроцентное призвание. Эмпатия – ноль, системный анализ – сотня. Воплощенное правосудие, безжалостное и неотвратимое. Что с ним таким делать?
- И что с ним сделали? – поневоле заинтересовался Селезнев.
- На перепрошивку, конечно. Будет теперь, не знаю… допустим, скульптором-авангардистом, с индексом шестьдесят пять. Или, может, парикмахером на целых семьдесят. Какие следователи могут быть в мире, где тотальный контроль и стопроцентно позитивный категорический императив?..
Он явно ждал согласия, но Селезнев отчего-то помолчал. Потом спросил:
- А часто такие случаи… случаются?
- Довольно часто. Примерно тридцать процентов профотбраковка, - пожал плечами Беневский. – Аппарат Кудовицкого ведь не ошибается, понимаешь. Что в нашем мире делать гениальному сантехнику, или хотя бы просто сантехнику? Или гениальному биржевому брокеру – слышал про такую профессию? Нет? А ведь когда-то очень была популярной. Или, скажем, попадется гениальный борец, не в смысле драки, конечно, а такой… революционер от природы, индекс пугнических потребностей сотня, Спартак и Че Гевара в одном лице. С кем ему бороться в нашем лучшем из миров? И за что бороться, если уж на то пошло?
Селезнев еще помолчал.
- Густав, - сказал он наконец. – А тебе не кажется, что все это как-то… неправильно?
Беневский вздернул брови.
- Неправильно? Что неправильно? Что человек еще при рождении узнает, какая работа принесет ему удовлетворение? Что деструктивные наклонности отслеживаются и купируются в младенческом возрасте? Что люди живут до ста с лишним лет, сохраняя здоровье и ясность мысли, без войн, без конфликтов, без болезней, от каждого по способностям, каждому по потребностям – это неправильно? Хм… Спишем на коньячок. Десять минут еще не прошли.
- Нет, подожди, - возразил Селезнев. – Неправильно другое. Как ты сказал только что - бороться не за что. И не с кем. Вот посмотри. Население Земли составляет около пяти миллиардов человек. Порядка полумиллиарда заняты на обслуживании жизненно важных систем, в передовой науке, в дальнем космосе и тэ дэ. Остальные четыре с половиной миллиарда просто друг другу не нужны…
- Что значит «не нужны», Игорь? – приподнялся Беневский. – Как может быть человек – ненужным?!
- А вот так, - разгорячился профессор. – Я тебе покажу, как не нужны. Вот мой сосед по даче, Вадим. Он работает структуральным лингвистом. Знаешь, как он работает? Он ложится на вычислитель и думает. Час думает. Два думает. Потом идет купаться, или летит в Альпы покататься на горных лыжах…
- Нормальная работа, что не так? – пожал плечами адмирал.
- То не так, что результаты его труда никому не нужны, - сказал Селезнев. – Вот он надумал монографию о значении дифтонгов в некоторых словах Высокой разновидности зууланского наречия Рах. Горд собой, как… как не знаю кто. Как думаешь, каково практическое значение этой монографии? Сколько человек ее прочтет, с учетом, что зууланское наречие Рах – мертвый язык давно исчезнувшей цивилизации? Как она изменит нашу реальность? Или мой сосед, Бауыржан Шымболатович. Он очень любит физику. У него восьмидесятипроцентный индекс по теоретической физике. Он пишет докторскую диссертацию на тему «Доказательство теоремы Вессона-Закржевского»…
- Но теорему Вессона-Закржевского уже сто лет как доказали, - удивился Беневский.
- Совершенно верно. Но ему интересно найти ее доказательство самому, не опираясь на труды Шилова и Эстергази. Он их принципиально даже не читал. Он хочет сам, своим умом. Нет, это можно, это даже в чем-то достойно – лазят же зачем-то альпинисты на Эверест и Пик Строгова… дофамин, самореализация, все понимаю… но есть ли в его работе смысл для кого-то, кроме его самого? Все отрасли тяжелого, неквалифицированного, вредного, опасного труда взяли на себя киберы. Дороги прокладывают киберы, фуры водят киберы, разгружают их киберы, ведут учет киберы, на конвейере киберы, на продаже торговые автоматы… а человеку остается только подойти, нажать три кнопки и получить фруктовое смузи или белковый коктейль. Лечат киб-диагносты – кроме разве что психологии, но и психологов с каждым годом все меньше, потому что с каждым годом все меньше психических расстройств. Расчетная часть за ИскИнами, человек-оператор только дает вводную. Раз - и готово: вот вам кратчайший маршрут до Бетельгейзе, а вот, если хотите, обзорная экскурсия. Разве что Наставники…
- Да хватит мне профессии перечислять, - перебил Беневский. – В чем ты видишь проблему, Игорь? Каждый занят своим любимым делом, каждый полностью свободен, скорее всего, счастлив…
- Домашний кастрированный кот, знаешь ли, тоже счастлив. Теперь, при наличии миелофона, я могу это утверждать со всей уверенностью. Ну вот скажи, кому каждый из нас нужен? Жене, родным, близким? Так семья как значимый социальный институт приказала долго жить еще в конце ХХI столетия. Детям? Сам сказал, им Наставники роднее и ближе. Прогрессу? Человечеству, которое семимильными шагами шагает по Вселенной? Густав, три четверти народонаселения можно сейчас смело выкинуть из производственного процесса, и производственный процесс даже не икнет. Мы же ничего не производим. Мы только потребляем и оказываем друг другу услуги… разного рода.
- Ты, братец, рассуждаешь как дизадаптант, - проворчал Беневский. – Остается еще самореализация в спорте, творчестве, музыке, поэзии…
- Резьба по дереву, - с огромным энтузиазмом в голосе сказал Селезнев. – Дизайн костюмов для домашних любимцев.
Беневский недовольно покосился на него.
- Юмор – это хорошо. А вот, скажем, ты сейчас летишь за редкими животными – это что, по-твоему, никому не нужно?
- А знаешь, зачем мне нужны редкие животные, Густав? Ведь не для того, чтобы сохранить их генофонд – для этого есть Всемирный Банк Генматериала, где уже хранятся ДНК-досье на любую тварь, от гриптилианского зауропода до полевого воробья. И не для того, чтобы, скажем, скрестить наильского слизня с земной коровой и получить через это тонну легко возобновляемого питательного мяса со вкусом клубники – это Институт Генного Инжиниринга сделал тридцать лет назад. А для того, чтобы привезти этих самых редких животных в московский Гранд-Зоо, где праздные посетители будут на них смотреть и ужасаться: «Ах, какой огромный! А представляешь, что будет, если оно тебя укусит?!»
- Стоп, стоп, стоп. Так, ладно. А вот миелофон ты изобрел – скажешь, тоже бесполезное изобретение?
- Полезное, - покорно согласился Селезнев. – Очень полезное. Ты, безусловно, помнишь, для чего это полезное изобретение было использовано в первую очередь? С его помощью Партия Друзей Природы добилась окончательной легализации зоофилии, вплоть до заключения брачных союзов, благо появилась наконец возможность получить от животного обратную связь и мотивированное согласие…
Беневский засопел, поморщился и погладил выпирающий живот.
- Ты так говоришь, - сказал он, - будто в этом есть что-то плохое…
- Густав, - проникновенно сказал Селезнев. – Я не знаю. Может, и коньяк. Но ты пойми. Я вижу, что человечество превратилось в огромную толпу – ладно, огромное количество ярких индивидуальностей – сытых, здоровых, всем абсолютно довольных и ничем не занятых бездельников. Они… ладно, не «они» – мы - жутко умны, мы можем свободно рассуждать о теореме Вессона–Закржевского и декламировать стихи Китса, умеем лечить наложением рук и телепортироваться через парсеки, нас не берет чума и филионская гниль, у нас все есть, нам ничто не грозит… и нам ничего не нужно. Поезжай в Москву, посмотри на жителей. Я когда-то писал курсовую по стадному поведению обезьян. При изобилии территории, корма и отсутствии хищников обезьяны занимаются тем, что едят, спят и спариваются. У них отсутствует мотивация заниматься чем-то еще. Густав, у нас отсутствует мотивация заниматься чем-то еще. Человечество десять тысяч лет развивалось из животного состояния, чтобы наконец снова прийти к животному состоянию, только в отсутствие хищников и при изобилии еды. Мы вошли в апогей, в Полдень, но после полудня наступает – что? Закат.
- Ничего себе заявка, - буркнул Беневский. – Ну и что же ты предлагаешь?
- Не знаю, - сказал Селезнев. – Мои десять минут закончились. Налей еще…
***
- Все это бесполезно, - меланхолично сказал Филидор Зеленый. Он сидел в тени массивной звездолетной опоры и наблюдал, как бестолковые киберы возятся с контейнерами. – «Пегас» никогда не взлетит.
Кибер-погрузчик уронил стокилограммовый контейнер с надписью «Осторожно! Хрупкое!» на одну из шести своих суставчатых лап. Фил тяжко вздохнул.
Зеленый был совсем еще молод – ему не исполнилось и шестидесяти – коренаст, немногословен, носил окладистую рыжую бороду и надевал под стандартный космофлотский комбез сине-белую полосатую футболку, называя ее почему-то «тельняшкой». Он принадлежал к немногочисленной группировке, называвшей себя «дизадаптантами». Дизадаптанты проповедовали крайний скепсис по отношению к окружающей реальности и весьма пессимистический взгляд на прошлое, настоящее и будущее. «Подвергай все сомнению» - гласил их девиз. Воззрения дизадаптантов изрядно портили статистику ВЦИОМу, но всеобщее благополучие подтачивало их идеологическую платформу, как морской прибой точит камни, и количество скептиков в Обществе Полудня неуклонно сокращалось.
Кибер тоненько запищал, пытаясь выдернуть придавленную конечность. Фил вздохнул снова, перегнал травинку из одного угла губ в другой и начал вставать, кряхтя.
Где-то рядом залязгало железом о пластбетон. Из-за серебристой туши «Пегаса» выдвинулся «управляемый пеший погрузчик Комацу-5Н», с грохотом переставляя свои обутые в стальные «лапти» ноги. В сплетении рычагов и сервомоторов сквозь забрало пилота виднелось раскрасневшееся и до отвращения жизнерадостное лицо Алисы.
- Привет, Зеленый! – воскликнула она, махая Филу рукой – вместе с ней огромной стальной клешней помахал «Комацу-5Н». – Можно я помогу с погрузкой?
- Помогай, - согласился Зеленый и снова сел. Кряхтя.
От смутно видимого за жарким маревом космодромного терминала к «Пегасу» быстро двигалась темная точка. Точка росла, превращаясь в грузовой электрокар. Зеленый неторопливо вынул из нарукавного кармана монокуляр и всмотрелся – нет, то был не Селезнев. Профессор, обещавший прибыть еще полчаса тому, отчего-то запаздывал. На пассажирском сиденье электрокара восседала пожилая леди, сухая и прямая, как бамбуковый шест. В грузовом отсеке громоздилось нечто цилиндрическое.
- Кто пустил старую курицу на космодром? – пробормотал Зеленый себе под нос. Алиса за рычагами «Комацу» споро таскала контейнеры в трюм – по две штуки на клешни.
Электрокар затормозил прямо под грузовым люком, перекрыв погрузчику проход.
- Скажите, пожалуйста, это вы летите за зверями для зоопарка? – поинтересовалась пожилая леди, едва сойдя из кабины на горячий бетон ВПП. Вблизи она выглядела так же, как и в оптику – старой тощей каргой в чем-то балахонистом и на каблуках. Зеленый, не торопясь, встал и обнаружил, что при своем росте смотрит старушке в кадык.
- Да, - сказал он. – Это мы летим за зверями для зоопарка.
- В таком случае вы – капитан Селезнев? – уточнила гостья.
- Я капитан Зеленый, - буркнул Фил. – А Селезнев – профессор. Его здесь нет.
- А я – Алиса! – сказало нечто маленькое из недр «Комацу-5Н».
- Ах, это совершенно неважно, - царственно повела дланью дама. – Важно то, что вы летите мимо Альдебарана.
Зеленый вздохнул – в бессчетный уже раз.
- Что случилось? – спросил он со всей возможной кротостью.
- Ничего, просто вы повезете тортик моему внуку Коле. У мальчика день рождения, - сказала старая леди, нажимая кнопку на дистанционном пульте.
Шторки грузового отсека электрокара раздвинулись, и на бетон съехала круглая разноцветная коробка-рефрижератор, сплошь покрытая изображениями фейерверков, воздушных шаров и цветочных композиций. Коробка была диаметром метра два и примерно такой же высоты. «Тонны на полторы потянет», - меланхолично подумал Фил.
- И это называется тортик? – устало спросил он.
- А что же вы думаете, мой внук будет есть тортик один или с товарищами? – изумилась старушка. - Как вы думаете?
- Я ничего не думаю, - сказал Зеленый, думая про себя: «Сказать или не сказать старой курице о превышении стартовой массы, перерасходе топлива, износе реактора и тому подобное?» В итоге решил – не сказать. Свои нервы дороже. Пусть разбирается Селезнев. – Я никуда не полечу.
Старушка его удивила.
- Нет, вы полетите, - с железной непреклонностью сказала она. – Московскому зоопарку нужны редкие звери.
На запястье Зеленого зажужжал комм-имплант. Филидор поднес ладонь к уху:
- Да?..
- Там сейчас подъедет одна пожилая леди, - голос Селезнева был далек, но внятен. – Ее зовут Изольда Францевна. Очень… характерная пожилая леди. Так ты, будь добр, сделай, чего она попросит. Я Беневскому обещал.
- Нет проблем. Падать вместе будем, - флегматично отвечал капитан. – Конец связи. Загружайте ваш тортик, сударыня.
- Капитан, можно я помогу? – спросила Алиса.
- Валяй, - великодушно разрешил Фил.
«Комацу-5Н» заурчал, завращал клешнями и с удивительной сноровкой поволок монструозный тортик в грузовой люк. Старушка неотступно шла следом. Когда вся процессия скрылась в недрах «Пегаса», капитан Зеленый присел на бидон с дезраствором, посмотрел в белесые небеса и произнес с чувством:
- Вот помяните мое слово: добром это все не кончится.
…В грузовом отсеке было прохладно, сумрачно, просторно. Вдоль стен громоздились контейнерные штабеля. Пятясь задом, «Комацу-5Н» отволок коробку-рефрижератор в дальний угол склада, несколькими точными ударами закрепил найтовочные скобы и встал рядом, распахнув нутро. Алиса легко соскочила на гофрированный металлический пол – стройная, ладная девочка тринадцати лет в облегающем ярко-оранжевом комбезе «турист». Пару секунд они с Изольдой Францевной молча смотрели друг на друга.
«Маэ гери дзедан», удар ногой в голову, был молниеносным. Сталепластовый мысок ботинка Изольды Францевны должен был пробить Алисе висок, но девочка ушла из-под удара немыслимым пируэтом, перекатилась, приняла стойку. Старая леди атаковала еще и еще. «Сэйкен аго учи», «маэ гери», «кансэцу гери», «ура маваши» – лицо, корпус, колено, голова. Ни один удар не достиг цели. Девочка казалась неуловимой каплей красной ртути, закрываясь или уклоняясь, но ни разу не нанесла удар в ответ.
- Хаджимэ!.. – хлестнула негромкая команда. Теперь уже сама Алиса превратилась в крутящийся вихрь ударов, однако хрупкая с виду старушка, стоящая в эпицентре этого вихря, не сдвинулась ни на шаг – лишь ее руки двигались с невероятной быстротой, отводя, отбивая, блокируя…
- Ямэ!.. – и все закончилось. Алиса стояла навытяжку против гостьи. А та, странное дело, казалась довольной. Очень довольной.
- Вольно, кадет, - буркнула она. – Физическая подготовка на «весьма похвально».
- Благодарю, госпожа Наставник, - бесстрастно откликнулась девочка, сменив стойку на более свободную. За время спарринга она почти не запыхалась.
- Без чинов, Алиса, - сказала старая леди. Ее лицо менялось на глазах. Только что перед Алисой стояла госпожа Наставник, «железная леди», инструктор рукопашного боя Алабинского общественного интерната – и вот снова сухонькая старушка с причудами, гроза дворников и дарительница гигантских тортиков любимым внукам. Впрочем, не менее удивительная трансформация происходила и с Алисой: мышцы расслабились, лицо сделалось приветливым, удивленным и совершенно детским. Кто бы мог подумать, что минуту назад эта скромная шестиклассница демонстрировала умения по меньшей мере второго дана карате…
- Хорошо, Изольда Францевна.
- Слушай, милая, внимательно. Вводная: любыми средствами обеспечить посадку МЦРК «Пегас» на планету LV-426 Дзета Сетки в созвездии Сетки. Перед посадкой провести орбитальную разведку планеты по протоколу «поиск и спасение». Обнаружить ксеноморфную форму жизни. Образец этой жизни любой ценой доставить на Землю. Используй миелофон для установления контакта. О выполнении доложить лично мне. Задача ясна?
- Да, Изольда Францевна. Разрешите вопрос?
- Разрешаю сколько угодно, милая.
- У меня всего два. Первый: для чего торт?
- О… - усмехнулась пожилая леди. – Правильный вопрос. Минутку… вот.
Она достала из крохотной сумочки изящный серебряный стилус для электронного письма и поднесла к губам девочки.
- Произнеси, пожалуйста, четко и ясно слово, которое ты хорошо запомнишь и которое с минимальной вероятностью будешь использовать в повседневной жизни.
Алиса на мгновение задумалась, потом, четко и ясно артикулируя каждый звук, произнесла:
- Милосердие.
- Образец голоса и кодовое слово получены, - еле слышно отозвалось что-то внутри коробки-рефрижератора.
Госпожа Наставник удовлетворенно кивнула.
- Вот так. Теперь, когда ты произнесешь это слово… ЕСЛИ ты его произнесешь… из «торта», в лучших традициях жанра, выскочит прекрасная и грозная дева, которая станет тебе надежным помощником и защитником. Кстати, два года назад «Уэйланд-Ютани» отправляла на Дзету Сетки свою новейшую разработку, «Бишопа». Они потерпели фиаско. Но наша «Стюардесса» совершеннее. Например, на испытаниях в прототип стреляли из бластера - «Стюардесса» выдерживает до двадцати прямых попаданий максимальной мощности. Разогнанная реакция, способность к самостоятельному принятию решений… и тому подобное. И все же постарайся не прибегать к ней без крайней необходимости.
- Какова вероятность, что эта крайняя необходимость может возникнуть? – спросила девочка. – Это не второй вопрос. Это уточнение.
- Я поняла. Не хочу врать тебе… Вероятность высока. Искомая форма жизни крайне агрессивна. У тебя есть миелофон, и, возможно, все обойдется, но если дело обернется скверно… используй ее. Второй вопрос?
- Отец в курсе? – спросила Алиса, чуть замявшись.
Изольда Францевна поджала губы.
- Твой отец… - сказала она. – Твой отец хороший человек, Алиса. Он даже начинает понимать… то, о чем я вам говорила на занятиях. Что человечество ожирело, обленилось, утратило способность к борьбе. Что Земля превратилась в пастбище для травоядных потребителей. Но следующий шаг… к необходимости Врага, настоящего, серьезного, смертельного Врага как внешнего стимула воли человечества к жизни… он пока не сделал. И, думаю, никогда не сделает. Нет, Алиса, он не знает. Но мы-то с тобой понимаем, что к чему. Ведь так?
Алиса помолчала. Кивнула.
- Так, - она подняла на Наставницу блестящие глаза. – Разрешите выполнять?
- Разрешаю, - чуть усмехнулась пожилая леди. – Выполняй свою работу… секретный агент с индексом сотня.
Снаружи послышался шум приземляющегося флаера, и отцовский голос позвал:
- Алиса! Алиса, куда ты пропала?
- Иду, папочка! – откликнулась та, бегом бросаясь к сияющему провалу грузового люка.
- …И да будет наконец война человека за человечество, - чуть слышно прошептала Наставница, глядя ей вслед.
***
В 2179 году н.э. на корабле «Ностромо» на планету LV-426 отбыл отряд спецназа компании «Уэйланд Ютани» - имея явной целью уничтожить улей ксеноморфов, а тайной – добыть генетический материал Чужих.
12 июля 2181 года капитан Зеленый, профессор Селезнев и его дочь Алиса полетели за редкими зверями…
Во дворе он нос к носу столкнулся с дворником Бауыржаном. Бауыржан в белоснежном фартуке и перчатках размеренно шоркал метлой по чисто вымытому киберами пластфальту.
- Доброго дня, Бауыржан Шымболатович, - вежливо поздоровался Селезнев. - Как ваша диссертация?
- И вам добра, Игорь Всеволодович, - заулыбался Бауыржан. Бауыржан был коренной москвич - предки его переехали в первопрестольную еще до Последнего Бунта - и по-русски говорил совершенно чисто, как и на шести иных языках, в том числе двух инопланетных. Он писал докторскую диссертацию по ядерной физике и утверждал, что самые ценные мысли приходят к нему во время уборки двора. А поскольку ядерную физику Бауыржан любил почти так же сильно, как двух своих жен, Наташу и Томаса, каждый день чуть свет он надевал фартук и выходил во двор. На этой почве у него даже вышел конфликт с соседкой, Мириам Талгатовной, утверждавшей, что шелест метлы на рассвете мешает ей медитировать. - Слава науке, продвигается диссертация.
читать дальшеНа углу Селезнева дожидался изящный светло-зеленый "саваж" на воздушной подушке. Многочисленные фантасты Темных Времен и здесь ошибались, по крайней мере насчет цвета. Кто же станет красить государственную машину в мрачный черный колер! Может, еще и синие мигалки прикажете привесить? Государство в любом своем проявлении должно внушать людям спокойствие и доверие, а не страх и покорность - это аксиома. Но, правда, совсем без служебного авто не обойтись, и это единственное, в чем были правы те древние писатели. Как иначе ехать на рандеву к замминистра по стратегическим технологиям? В сколковский Октагон на частной "панде" без спецпропуска не проедешь. Конечно, стрелять не станут, просто не откроют, да и кибер на пропускном пункте ТАК посмотрит... любого, кто не с Рублевки, стыд замучает. Так что казенная авиетка - отнюдь не дань детективной традиции, а вполне себе осознанная необходимость.
- Здравствуйте, Игорь Всеволодович, - сказал глубокий баритон кибер-шофера. Кибер разговаривал совсем по-человечески, уважительно, с едва заметной ноткой фамильярности, из чего Селезнев заключил, что в "саваже" установлена продвинутая программа "персональный водитель", совмещающая экстремальную манеру вождения с поддержанием светской беседы.
Селезнев удобно устроился на заднем сиденье. Чмокнула, закрываясь, дверца, и ускорение вдавило Игоря Всеволодовича в мягкие кожаные подушки - флаер рванул с места, как пришпоренный скакун.
- Погода сегодня прекрасная, - доверительно поведал кибер, красиво вписываясь в поворот. - Покататься в такую погоду по Москве - одно удовольствие.
- А что, любезный, и впрямь, покатай-ка меня по городу, - сказал Селезнев, чуточку поразмыслив. - Водитель ты, как я погляжу, лихой, так что время у нас, пожалуй, есть...
- Сделаем, Игорь Всеволодович. Желаете поразмыслить в тишине? Или экскурсию? Обзорную?
- А давай, пожалуй что, обзорную, - согласился профессор, поудобнее устраиваясь на подушках.
Москву Селезнев любил. И прежнюю - приземистую, красно-кирпичную, неторопливую, таинственную, с узкими переулочками и золотыми орлами над Кремлем; и новую, просторную, солнечную, порывистую, поднявшуюся сверкающими шпилями за Третьим Садовым Кольцом, на фундаментах унылых многоэтажек времен Разделенного Мира. Обе Москвы были почти пусты в этот час, как, впрочем, и в последние десятилетия: мудрая демографическая политика на Земле и экспансия человечества на внешние планеты полностью устранила проблему перенаселения. Изредка в буйной зелени огромного парка, в который превратился город, мелькали человеческие и нечеловеческие фигуры. Поджарые загорелые старцы исполняли плавные пассы гимнастики ци-гун; юные атлеты всех возможных рас и миров азартно гоняли снитч, метали гравидиск и качали наногантели на многочисленных спортивных площадках; на удобных скамьях и просто в упругой траве виднелись пары и группы, занимавшиеся различными видами секса. Кибер-шофер включил режим "круговой обзор" - теперь со стороны казалось, будто Селезнев летит в кресле в полуметре над пластикатовым дорожным покрытием - и влюбленные, видя эту картину, приветливо махали руками вслед пролетающей авиетке. Некоторые делали универсальный жест, означавший: "Присоединяйся!" Селезнев в ответ разводил руками - я бы, мол, с радостью, да не могу, дела - а кибер-водитель помаргивал фарами, не забывая комментировать окружающий пейзаж своим хорошо поставленным баритоном.
...- А в Эпоху Разобщенности здесь был металлопрокатный завод. Ужасное, экологически неблагополучное производство! Когда началась рекультивация, нашим почвенным фабрикам пришлось переработать миллионы тонн грязной, отравленной земли. И даже после переработки ее не рискнули использовать в садово-парковой зоне. Вывезли в огороды пустыни Сахара...
- Ого! Представляю, какой это был труд. Грузовые телепорты, наверное, работали без передышки.
- Что вы, Игорь Всеволодович, какие телепорты! Вы, должно быть, подзабыли школьный курс истории. Великий Ити Дзацуро тогда еще только испытывал лабораторную модель своего портала. Нет, возили грузовыми дирижаблями. Зато теперь Сахара - всемирная житница. Странно, правда, что считалось недопустимым на переработанной почве разбить парк отдыха, а вот выращивать овощи и фрукты на той же сомнительной земле - вполне нормальным...
- Вот уж это как раз ни капельки не странно! - мгновенно отреагировал профессор Селезнев, который школьный курс истории изрядно подзабыл, зато университетский курс биологии знал назубок. - Да будет вам известно, что генномодифицированные культуры сахарских огородов - знаменитые огурцы профессора Вайля, к примеру, или хотя бы пандорианские сыроежки - прекрасно перерабатывают любые отходы, вплоть до высокотоксичных, в биологически нейтральный питательный субстрат, схожий по свойствам со средиземноморскими черноземами. Кстати, огурец Вайля сейчас используется даже при терраформировании планет, а также для очистки зон экологического бедствия в неблагополучных мирах. Но что это? Мне показалось или там промелькнул самый настоящий ржавый забор?!
- А, новый проект знаменитого креакла Саши Блистательного - "Ретро-Парк"... Всего два дня как открылся для посетителей. Говорят, там все устроено как в старину. Примерно середина двадцатого века. Запущенный парк, расшатанные скамейки, настоящие урны вместо утилизаторов, даже мусор киберы специально раскидывают по дорожкам - бумажные обертки, пустые бутылки, так называемые "бычки"... Целую неделю распечатывали все это на молекулярных принтерах, вы ведь знаете, как Блистательный дотошен к мелочам. Можно взять мороженое с лотка, причем все вручную, никаких автоматов, и мороженое будет непременно подтаявшим и мятым. По аллеям ходят специально переодетые аниматоры в спортивных костюмах с полосками и головных уборах типа "кепка". Представьте, гуляете вы по "Ретро-Парку", и вдруг такой субъект просит у вас закурить!
- Да, но... я ведь не курю... да и никто не курит...
- Вот именно! Вы так и говорите! А он в ответ: "А если найду, извините, пожалуйста? А не найдется ли у вас мобилы позвонить, милостивый государь? А отчего ж вы столь дерзки?"
- У меня только комм-имплант...
- Нет-нет, "мобилу" и "деньги" вам выдадут на входе, вы должны отдать их по просьбе аниматора. Это такой древний суеверный обычай. Говорят, он призван был отвести от дающего проблемы со здоровьем.
- Ааа... а если я не отдам?
- Никто пока не пробовал. Зная, как Блистательный требователен и строг к исторической достоверности... Он даже хотел поставить в своем проекте настоящий детский городок конца двадцатого столетия, ну тот, музейный, травмонебезопасный, можете себе представить?! Но уж это ему не разрешили, конечно. Задумка в том, чтобы люди увидели, как жить нельзя, и неустанно благодарили Прогресс. Пока, конечно, проект пользуется бешеным спросом, как все новое. Но, если хотите знать мое мнение, идея "Ретро-парка" чересчур жестокая, человеческая психика не создана для подобных испытаний...
За приятной беседой авиетка облетела Москву по Третьему Кольцу и вышла на прямую, как лазерный луч, дорогу в Сколково. Селезнев наслаждался летней Москвой. Только когда вдалеке показались уродливые "кубы" кирпичных коттеджей за высокими стенами - печально знаменитая Рублевка - он помрачнел, умолк и даже забарабанил пальцами по подлокотнику из мягчайшей экокожи. Не замечая его настроения, кибер-шофер, сменив тембр голоса на подобающе-минорный, принялся повествовать о том, как в середине ХХI столетия жители России, вконец измученные нищетой, неопределенностью и бессмысленностью окружающей реальности, поднялись на Последний Бунт, в результате которого тогдашние хозяева жизни оказались низвержены и заперлись под силовым куполом в своей цитадели - комплексе жилых зданий на Рублевском шоссе. Их судьбу решало Народное Вече, и решение, конечно же, было максимально жестким - не только отказаться от штурма, но и поддерживать силовой купол снаружи, чтобы никто из добровольных узников не смог более...
- Эту историю я знаю, - вовсе невежливо перебил Селезнев. - Знаешь, дружок, что-то неохота мне ее слушать. Давай-ка посидим, помолчим. Музыку включи, пожалуйста. Хотя нет, лучше новости.
- Как скажете, Игорь Всеволодович, - покладисто согласился кибер, включая аудиосистему.
Новости были тревожными.
«…В сибирском наукограде Кагалым зафиксирован еще один случай запущенного кариеса - это уже третий прецедент за последние восемь лет. Вынесен приговор по нашумевшему делу Патрисии Айдар-кызы Сахметуллаевой. Напомним: в феврале этого года Патрисия в ходе бытового конфликта запустила в своего саб-мужа пакетиком с жидким мылом. Обе стороны конфликта чистосердечно сознались в содеянном участковому психологу, причем саб-муж настаивал на том, что нанесенный ему моральный ущерб является значительным. Психологический Совет принял во внимание, что Патрисия находилась в состоянии аффекта, вызванного систематической недооценкой ее кулинарных талантов со стороны мужа, и приговорил обоих к двум месяцам релаксационной гипнопедии. Согласно опросу ВЦИОМ, в прошедшем месяце позитивность населения планеты снизилась на 0,72% и составила 96,4%, в связи с чем социологи заговорили о кризисе мировосприятия…»
Селезнев осторожно взглянул налево. Во дворе несуразного, массивного, как средневековая крепость, коттеджа за мерцающим силовым забором семейство "рублевских" суетилось вокруг чадящей железной конструкции – в памяти всплыло варварское словечко «мангал».
"Мясо жарят! - ужаснулся Селезнев. - Поди, еще и натуральное!"
Глава семейства, коренастый, бритоголовый и краснолицый, поймав взгляд Селезнева, добродушно подмигнул в ответ.
Профессор отвернулся.
Четверть часа спустя «саваж» мягко притормозил перед входом в административный корпус «Октагона». Водитель отключил обзорный режим и откинул дверцу, выпуская пассажира.
- За экскурсию спасибо, - сказал Селезнев, выбираясь и потягиваясь. – Лихо водишь, порадовал. Можешь быть свободен.
- Да не за что, Игорь Всеволодович, - отозвался кибер. – Поеду-ка я к семье, к детишкам. В баньку сходим, инфракрасную, с душиком ионным, как в старину, эх!..
Дверца сочно плякнула, присасываясь к корпусу, и зеленый «саваж» унесся вдаль.
«Увижу Беневского, - думал Селезнев, шагая по пустым прохладным коридорам «Октагона», - первым делом спрошу, где он взял такого чудо-водителя. Кибер с чувством юмора – это что-то новенькое».
Однако при виде адмирала все посторонние мысли мигом вылетели из селезневской головы. Адмирал Беневский был беременным. Форменный синий с серебром комбинезон туго обтягивал изрядное пузико, что-нибудь около седьмого месяца срока.
- Густав, - восхищенно вскричал Селезнев, простирая руки навстречу старому знакомцу, - и ты молчал?! Ну ты даешь, дружище!
- Да я как-то… - смутился Беневский. Он вылез из-за своего стола несколько неуклюже, и объятие получилось предсказуемо неловким. – Закрутился, понимаешь… Да и чего тут такого, вовсе неинтересно…
- Как это неинтересно?! – воскликнул Селезнев. – Еще как интересно! Ну-ка, ну-ка, рассказывай. У вас с Руисом это ведь… уже второй будет?
Руис Дукумбе был штурманом Космофлота и свитч-женой Густава Беневского, причем обстоятельства их встречи и история любви могли бы послужить сюжетом для какой-нибудь популярной голодрамы. Для начала, Руису было четырнадцать лет, когда тридцатитрехлетний Беневский заметил его на Шестом Африканском Конкурсе юных навигаторов и влюбился без памяти – слава науке, что Дукумбе уже достиг возраста полной социальной ответственности и ответил взаимностью. Потом были дальние рейсы и героические походы, причем в рейсы и походы ходил Дукумбе, а Беневский, к тому времени уже получивший вице-адмирала, ужасно за него переживал, пил стаканами «КВ» с крепостью как минимум на двенадцать минут гарантированного опьянения и боялся, как бы его, Беневского, не заподозрили в протекции. Однако юный Руис выказывал недюжинные таланты в астрогации, и его продвижение по службе никто не счел бы результатом вмешательства свыше. А еще он проявил себя как любящая жена и заботливая мать – благо «инъекция Раджива Пандхари», знаменитый «genderswitсh», теперь позволяла с легкостью познать радости материнства как женщине, так и мужчине. В конце концов Беневский успокоился и теперь испытывал по отношению к своему семейному союзу (моногамному и, на вкус многих, несколько старомодному) тихую гордость.
- Третий, - отвечал Беневский, колдуя с Линией Доставки. – Руис говорит: а чего все я?! Попробуй сам, каково это. Вот я и попробовал…
Терминал Линии Доставки мелодично звякнул. В окошке выдачи появился поднос с темной бутылкой армянского «Арарат КВ», парой пузатых бокалов, блюдечком оливок, тонко нарезанным лимоном и плиткой горького шоколада. Беневский разлил по первой:
- Давай за встречу!
Чокнулись, принюхались, выпили. Селезнев, близоруко щурясь (зрение ему давно откорректировали, конечно, но привычка щуриться, всматриваясь в нечто мелкое, осталась), вгляделся в этикетку.
- Однако! Десять минут гарантированного опьянения! Ребенку не вредно?
Оба рассмеялись над удачной шуткой.
- Ты молодец, что попробовал, - серьезно сказал Селезнев. – А я вот, знаешь, все никак не решусь. И как оно – ощущения?
- Ох, слушай, в двух словах не передать, - вздохнул Беневский, тяжело и осторожно опускаясь в кресло. – С одной стороны, знаешь, вот это чувство, что ты станешь началом новой жизни… когда в тебе бьются два сердца… Удивительно. Но чисто физически – тяжело. Гормоны, вот это все. Настроение, бывает, меняется поминутно. То вдруг на сладкое потянет, то на кислое… Вчера, не поверишь, заказал через Линию эйджанских водорослей в соусе туам…
- Они же кислющие, что твоя аш два эс о четыре!..
- А я с аппетитом весь тазик съел. Вот так вот, брат.
- Дааа… - неопределенно протянул Селезнев. – Но все равно, молодец, молодец. Кого запрограммировал?
- А никого, - хитро улыбнулся Беневский. – Решили наудачу, как в старые добрые времена: мальчик – так мальчик, девчонка так девчонка. Но вообще, конечно, здорово было бы девицу. А то двое пацанов у нас уже растут…
- Как и двух предыдущих – в общественный интернат?
- А куда ж еще? У меня работа, Руис все время в рейсах… Ты ведь тоже свою Алису не сам выращиваешь. Так, от случая к случаю, на каникулах, на праздники встречаетесь, а главное воспитание на Наставниках, а? Отож. Все-таки одно дело – родитель, вечно со своими хлопотами, не знающий, чего и как, и совсем другое – профессиональные Наставники. И ребенок в интернате счастливее, и научат его эффективнее и разнообразнее, чем ты сам сможешь. Социальная адаптация, опять же…
- Даже не знаю, Густав. Странно как-то. Я иногда думаю, лучше бы воспитывал дочку сам. Она хорошая девчонка, умная, живая, любознательная. Она моя дочь, в конце концов. Отдать ее кому-то и забыть? Нет, я так не могу. Но, да, ты прав: даже один ребенок в доме – и прощай свобода…
- Свобода – это святое, - рассмеялся Беневский. – Ладно. Давай, за детей.
Выпили по второй. Селезнев откинулся в кресле, ощущая, как блаженная коньячная расслабленность проникает в каждую мышцу, закусил оливкой с лимоном.
- Ты хоть изредка-то с детьми видишься? – спросил он.
- Виделся пару раз, но, знаешь… им с Наставниками интереснее, по-моему. Нет, правда. Что может восьмидесятишестипроцентный специалист по космологистике против девяностодвухпроцентного таланта к преподаванию? Все равно что, извини, лаборант супротив профессора. У тебя, кстати, сколько предрасположенность к педагогике?
- Не помню. Около шестидесяти, вроде бы.
- Во. У меня вообще пятнадцать. А в интернатах люди, увлеченные своим делом, умеющие, любящие… и все такое. Ладно. Я чего тебя пригласил. Ты оставлял заявку на грузовой звездолет. Прошла твоя заявка, будет тебе корабль. Смотри: МЦРК «Пегас», многоцелевой разведывательный корабль средней дальности прыжка. Капитан – Филидор Зеленый. Зеленый, конечно, личность специфическая… ну ничего, сработаешься. Старт 27-го с космодрома в Мытищах. Успеешь до 27-го собраться?
- Еще как успею, - энергично кивнул Селезнев. – Что мне там собирать – футляр с миелофоном да сумку с личными вещами. Ты мне лучше скажи: Алиску смогу взять с собой? Она ж не отстанет.
- Почему нет? - хмыкнул Беневский. - Бери дочку, вреда не будет. Маршрут спокойный, оснащение у вас будет стандартное для группы свободного поиска, то есть практически полная броня от любых напастей. Посмотрит немножко галактику, пообщается с ксеносами… дело хорошее. Она у тебя, кстати, возраста полной социальной ответственности уже?..
- Пока только полной личной. Но это ничего, я за ней пригляжу. Хотя, я тебе скажу, у этого ребенка просто-таки сверхспособность собирать на свою голову приключения и происшествия… Давай, что ли, еще по глоточку – за успех предприятия?
Выпили.
- Хорош коньячок, - заключил Селезнев, рассматривая на просвет бокал с маслянистыми следами на стенках. – Хоть и синтет, а хорош… А! Слушай! Чуть не забыл! Ты где такого кибер-водителя взял, а? Я себе тоже такого хочу! С ним практически как с живым человеком разговаривать можно. Даже шутки шутит. Я, говорит, к жене с детьми поеду, в баньке попарюсь... Каково, а?!
Беневский захохотал. Он хохотал смачно, красиво, по-мужски басовито, сотрясая семимесячный живот, и внезапно осекся, охнул.
- Толкается, мелкий, - пробормотал он со страдальческой гримасой. – Кибера, ох… Ну, Селезнев, ты дал. Не кибер он, а человеческий человек, моей тетки сын. Ты понимаешь, аппарат Кудовицкого показал парню 98% способностей к экстремальному вождению наземного транспорта. Выше чем, гипотетически, у какого-нибудь древнего Шумахера. И куда ж его такого – на космодромный погрузчик сажать? На карьерный экскаватор? Затоскует мужик. Вот, дал ему казенный флаер, должность личного водителя – пару раз в месяц съездит с каким-нибудь мелким поручением, и вроде при деле, и вроде счастлив. А так иначе пошел бы на перепрошивку…
Селезнев с размаху ухватился ладонями за лицо. Уши у него горели.
- Ой как неловко… - простонал он. – Ой я дура-ак… А я ж с ним как с андроидом: «милейший», «а прокати-ка ты меня»… как барин с кучером… Ой дурак…
Беневский снова заколыхался от смеха.
- Да ладно, плюнь, - великодушно предложил он. – Нет на тебе вины, Игореха. Он же, поганец такой, специально под кибера косит. Баритончик этот, как в гид-программу встраивают, лицо каменное, набор фраз… Экскурсию по Москве небось предложил? Обзорную?
Не отрывая рук от лица, Селезнев кивнул. Потом схватил бутылку, налил себе без спроса полбокала коньяку, выпил залпом, поперхнулся.
- А все равно, - просипел он, продышавшись. – Дурака я свалял, Густав. Человека за кибера принять… Н-да. Извиниться надо бы.
- Ну, извинишься. Он тебя домой повезет. Это еще что, - Беневский с сомнением оглядел свой бокал и оставил его пустым. – Тут у Наставников история была. Сдали им новорожденного, мальчика. Тестируют его по Кудовицкому – пусто. То есть ты понимаешь, совсем пусто. Ну, какие-то там охвостья профпригодности, типа четыре процента ксенолингвист, три с половиной космонавигация, еще что-то. Не может же такого быть, да? И вдруг кто-то сообразил загнать в программу старые профессии, доповоротные еще. Что ты думаешь? Оказался следователь. Гениальный следователь, Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро отдыхают. Стопроцентное призвание. Эмпатия – ноль, системный анализ – сотня. Воплощенное правосудие, безжалостное и неотвратимое. Что с ним таким делать?
- И что с ним сделали? – поневоле заинтересовался Селезнев.
- На перепрошивку, конечно. Будет теперь, не знаю… допустим, скульптором-авангардистом, с индексом шестьдесят пять. Или, может, парикмахером на целых семьдесят. Какие следователи могут быть в мире, где тотальный контроль и стопроцентно позитивный категорический императив?..
Он явно ждал согласия, но Селезнев отчего-то помолчал. Потом спросил:
- А часто такие случаи… случаются?
- Довольно часто. Примерно тридцать процентов профотбраковка, - пожал плечами Беневский. – Аппарат Кудовицкого ведь не ошибается, понимаешь. Что в нашем мире делать гениальному сантехнику, или хотя бы просто сантехнику? Или гениальному биржевому брокеру – слышал про такую профессию? Нет? А ведь когда-то очень была популярной. Или, скажем, попадется гениальный борец, не в смысле драки, конечно, а такой… революционер от природы, индекс пугнических потребностей сотня, Спартак и Че Гевара в одном лице. С кем ему бороться в нашем лучшем из миров? И за что бороться, если уж на то пошло?
Селезнев еще помолчал.
- Густав, - сказал он наконец. – А тебе не кажется, что все это как-то… неправильно?
Беневский вздернул брови.
- Неправильно? Что неправильно? Что человек еще при рождении узнает, какая работа принесет ему удовлетворение? Что деструктивные наклонности отслеживаются и купируются в младенческом возрасте? Что люди живут до ста с лишним лет, сохраняя здоровье и ясность мысли, без войн, без конфликтов, без болезней, от каждого по способностям, каждому по потребностям – это неправильно? Хм… Спишем на коньячок. Десять минут еще не прошли.
- Нет, подожди, - возразил Селезнев. – Неправильно другое. Как ты сказал только что - бороться не за что. И не с кем. Вот посмотри. Население Земли составляет около пяти миллиардов человек. Порядка полумиллиарда заняты на обслуживании жизненно важных систем, в передовой науке, в дальнем космосе и тэ дэ. Остальные четыре с половиной миллиарда просто друг другу не нужны…
- Что значит «не нужны», Игорь? – приподнялся Беневский. – Как может быть человек – ненужным?!
- А вот так, - разгорячился профессор. – Я тебе покажу, как не нужны. Вот мой сосед по даче, Вадим. Он работает структуральным лингвистом. Знаешь, как он работает? Он ложится на вычислитель и думает. Час думает. Два думает. Потом идет купаться, или летит в Альпы покататься на горных лыжах…
- Нормальная работа, что не так? – пожал плечами адмирал.
- То не так, что результаты его труда никому не нужны, - сказал Селезнев. – Вот он надумал монографию о значении дифтонгов в некоторых словах Высокой разновидности зууланского наречия Рах. Горд собой, как… как не знаю кто. Как думаешь, каково практическое значение этой монографии? Сколько человек ее прочтет, с учетом, что зууланское наречие Рах – мертвый язык давно исчезнувшей цивилизации? Как она изменит нашу реальность? Или мой сосед, Бауыржан Шымболатович. Он очень любит физику. У него восьмидесятипроцентный индекс по теоретической физике. Он пишет докторскую диссертацию на тему «Доказательство теоремы Вессона-Закржевского»…
- Но теорему Вессона-Закржевского уже сто лет как доказали, - удивился Беневский.
- Совершенно верно. Но ему интересно найти ее доказательство самому, не опираясь на труды Шилова и Эстергази. Он их принципиально даже не читал. Он хочет сам, своим умом. Нет, это можно, это даже в чем-то достойно – лазят же зачем-то альпинисты на Эверест и Пик Строгова… дофамин, самореализация, все понимаю… но есть ли в его работе смысл для кого-то, кроме его самого? Все отрасли тяжелого, неквалифицированного, вредного, опасного труда взяли на себя киберы. Дороги прокладывают киберы, фуры водят киберы, разгружают их киберы, ведут учет киберы, на конвейере киберы, на продаже торговые автоматы… а человеку остается только подойти, нажать три кнопки и получить фруктовое смузи или белковый коктейль. Лечат киб-диагносты – кроме разве что психологии, но и психологов с каждым годом все меньше, потому что с каждым годом все меньше психических расстройств. Расчетная часть за ИскИнами, человек-оператор только дает вводную. Раз - и готово: вот вам кратчайший маршрут до Бетельгейзе, а вот, если хотите, обзорная экскурсия. Разве что Наставники…
- Да хватит мне профессии перечислять, - перебил Беневский. – В чем ты видишь проблему, Игорь? Каждый занят своим любимым делом, каждый полностью свободен, скорее всего, счастлив…
- Домашний кастрированный кот, знаешь ли, тоже счастлив. Теперь, при наличии миелофона, я могу это утверждать со всей уверенностью. Ну вот скажи, кому каждый из нас нужен? Жене, родным, близким? Так семья как значимый социальный институт приказала долго жить еще в конце ХХI столетия. Детям? Сам сказал, им Наставники роднее и ближе. Прогрессу? Человечеству, которое семимильными шагами шагает по Вселенной? Густав, три четверти народонаселения можно сейчас смело выкинуть из производственного процесса, и производственный процесс даже не икнет. Мы же ничего не производим. Мы только потребляем и оказываем друг другу услуги… разного рода.
- Ты, братец, рассуждаешь как дизадаптант, - проворчал Беневский. – Остается еще самореализация в спорте, творчестве, музыке, поэзии…
- Резьба по дереву, - с огромным энтузиазмом в голосе сказал Селезнев. – Дизайн костюмов для домашних любимцев.
Беневский недовольно покосился на него.
- Юмор – это хорошо. А вот, скажем, ты сейчас летишь за редкими животными – это что, по-твоему, никому не нужно?
- А знаешь, зачем мне нужны редкие животные, Густав? Ведь не для того, чтобы сохранить их генофонд – для этого есть Всемирный Банк Генматериала, где уже хранятся ДНК-досье на любую тварь, от гриптилианского зауропода до полевого воробья. И не для того, чтобы, скажем, скрестить наильского слизня с земной коровой и получить через это тонну легко возобновляемого питательного мяса со вкусом клубники – это Институт Генного Инжиниринга сделал тридцать лет назад. А для того, чтобы привезти этих самых редких животных в московский Гранд-Зоо, где праздные посетители будут на них смотреть и ужасаться: «Ах, какой огромный! А представляешь, что будет, если оно тебя укусит?!»
- Стоп, стоп, стоп. Так, ладно. А вот миелофон ты изобрел – скажешь, тоже бесполезное изобретение?
- Полезное, - покорно согласился Селезнев. – Очень полезное. Ты, безусловно, помнишь, для чего это полезное изобретение было использовано в первую очередь? С его помощью Партия Друзей Природы добилась окончательной легализации зоофилии, вплоть до заключения брачных союзов, благо появилась наконец возможность получить от животного обратную связь и мотивированное согласие…
Беневский засопел, поморщился и погладил выпирающий живот.
- Ты так говоришь, - сказал он, - будто в этом есть что-то плохое…
- Густав, - проникновенно сказал Селезнев. – Я не знаю. Может, и коньяк. Но ты пойми. Я вижу, что человечество превратилось в огромную толпу – ладно, огромное количество ярких индивидуальностей – сытых, здоровых, всем абсолютно довольных и ничем не занятых бездельников. Они… ладно, не «они» – мы - жутко умны, мы можем свободно рассуждать о теореме Вессона–Закржевского и декламировать стихи Китса, умеем лечить наложением рук и телепортироваться через парсеки, нас не берет чума и филионская гниль, у нас все есть, нам ничто не грозит… и нам ничего не нужно. Поезжай в Москву, посмотри на жителей. Я когда-то писал курсовую по стадному поведению обезьян. При изобилии территории, корма и отсутствии хищников обезьяны занимаются тем, что едят, спят и спариваются. У них отсутствует мотивация заниматься чем-то еще. Густав, у нас отсутствует мотивация заниматься чем-то еще. Человечество десять тысяч лет развивалось из животного состояния, чтобы наконец снова прийти к животному состоянию, только в отсутствие хищников и при изобилии еды. Мы вошли в апогей, в Полдень, но после полудня наступает – что? Закат.
- Ничего себе заявка, - буркнул Беневский. – Ну и что же ты предлагаешь?
- Не знаю, - сказал Селезнев. – Мои десять минут закончились. Налей еще…
***
- Все это бесполезно, - меланхолично сказал Филидор Зеленый. Он сидел в тени массивной звездолетной опоры и наблюдал, как бестолковые киберы возятся с контейнерами. – «Пегас» никогда не взлетит.
Кибер-погрузчик уронил стокилограммовый контейнер с надписью «Осторожно! Хрупкое!» на одну из шести своих суставчатых лап. Фил тяжко вздохнул.
Зеленый был совсем еще молод – ему не исполнилось и шестидесяти – коренаст, немногословен, носил окладистую рыжую бороду и надевал под стандартный космофлотский комбез сине-белую полосатую футболку, называя ее почему-то «тельняшкой». Он принадлежал к немногочисленной группировке, называвшей себя «дизадаптантами». Дизадаптанты проповедовали крайний скепсис по отношению к окружающей реальности и весьма пессимистический взгляд на прошлое, настоящее и будущее. «Подвергай все сомнению» - гласил их девиз. Воззрения дизадаптантов изрядно портили статистику ВЦИОМу, но всеобщее благополучие подтачивало их идеологическую платформу, как морской прибой точит камни, и количество скептиков в Обществе Полудня неуклонно сокращалось.
Кибер тоненько запищал, пытаясь выдернуть придавленную конечность. Фил вздохнул снова, перегнал травинку из одного угла губ в другой и начал вставать, кряхтя.
Где-то рядом залязгало железом о пластбетон. Из-за серебристой туши «Пегаса» выдвинулся «управляемый пеший погрузчик Комацу-5Н», с грохотом переставляя свои обутые в стальные «лапти» ноги. В сплетении рычагов и сервомоторов сквозь забрало пилота виднелось раскрасневшееся и до отвращения жизнерадостное лицо Алисы.
- Привет, Зеленый! – воскликнула она, махая Филу рукой – вместе с ней огромной стальной клешней помахал «Комацу-5Н». – Можно я помогу с погрузкой?
- Помогай, - согласился Зеленый и снова сел. Кряхтя.
От смутно видимого за жарким маревом космодромного терминала к «Пегасу» быстро двигалась темная точка. Точка росла, превращаясь в грузовой электрокар. Зеленый неторопливо вынул из нарукавного кармана монокуляр и всмотрелся – нет, то был не Селезнев. Профессор, обещавший прибыть еще полчаса тому, отчего-то запаздывал. На пассажирском сиденье электрокара восседала пожилая леди, сухая и прямая, как бамбуковый шест. В грузовом отсеке громоздилось нечто цилиндрическое.
- Кто пустил старую курицу на космодром? – пробормотал Зеленый себе под нос. Алиса за рычагами «Комацу» споро таскала контейнеры в трюм – по две штуки на клешни.
Электрокар затормозил прямо под грузовым люком, перекрыв погрузчику проход.
- Скажите, пожалуйста, это вы летите за зверями для зоопарка? – поинтересовалась пожилая леди, едва сойдя из кабины на горячий бетон ВПП. Вблизи она выглядела так же, как и в оптику – старой тощей каргой в чем-то балахонистом и на каблуках. Зеленый, не торопясь, встал и обнаружил, что при своем росте смотрит старушке в кадык.
- Да, - сказал он. – Это мы летим за зверями для зоопарка.
- В таком случае вы – капитан Селезнев? – уточнила гостья.
- Я капитан Зеленый, - буркнул Фил. – А Селезнев – профессор. Его здесь нет.
- А я – Алиса! – сказало нечто маленькое из недр «Комацу-5Н».
- Ах, это совершенно неважно, - царственно повела дланью дама. – Важно то, что вы летите мимо Альдебарана.
Зеленый вздохнул – в бессчетный уже раз.
- Что случилось? – спросил он со всей возможной кротостью.
- Ничего, просто вы повезете тортик моему внуку Коле. У мальчика день рождения, - сказала старая леди, нажимая кнопку на дистанционном пульте.
Шторки грузового отсека электрокара раздвинулись, и на бетон съехала круглая разноцветная коробка-рефрижератор, сплошь покрытая изображениями фейерверков, воздушных шаров и цветочных композиций. Коробка была диаметром метра два и примерно такой же высоты. «Тонны на полторы потянет», - меланхолично подумал Фил.
- И это называется тортик? – устало спросил он.
- А что же вы думаете, мой внук будет есть тортик один или с товарищами? – изумилась старушка. - Как вы думаете?
- Я ничего не думаю, - сказал Зеленый, думая про себя: «Сказать или не сказать старой курице о превышении стартовой массы, перерасходе топлива, износе реактора и тому подобное?» В итоге решил – не сказать. Свои нервы дороже. Пусть разбирается Селезнев. – Я никуда не полечу.
Старушка его удивила.
- Нет, вы полетите, - с железной непреклонностью сказала она. – Московскому зоопарку нужны редкие звери.
На запястье Зеленого зажужжал комм-имплант. Филидор поднес ладонь к уху:
- Да?..
- Там сейчас подъедет одна пожилая леди, - голос Селезнева был далек, но внятен. – Ее зовут Изольда Францевна. Очень… характерная пожилая леди. Так ты, будь добр, сделай, чего она попросит. Я Беневскому обещал.
- Нет проблем. Падать вместе будем, - флегматично отвечал капитан. – Конец связи. Загружайте ваш тортик, сударыня.
- Капитан, можно я помогу? – спросила Алиса.
- Валяй, - великодушно разрешил Фил.
«Комацу-5Н» заурчал, завращал клешнями и с удивительной сноровкой поволок монструозный тортик в грузовой люк. Старушка неотступно шла следом. Когда вся процессия скрылась в недрах «Пегаса», капитан Зеленый присел на бидон с дезраствором, посмотрел в белесые небеса и произнес с чувством:
- Вот помяните мое слово: добром это все не кончится.
…В грузовом отсеке было прохладно, сумрачно, просторно. Вдоль стен громоздились контейнерные штабеля. Пятясь задом, «Комацу-5Н» отволок коробку-рефрижератор в дальний угол склада, несколькими точными ударами закрепил найтовочные скобы и встал рядом, распахнув нутро. Алиса легко соскочила на гофрированный металлический пол – стройная, ладная девочка тринадцати лет в облегающем ярко-оранжевом комбезе «турист». Пару секунд они с Изольдой Францевной молча смотрели друг на друга.
«Маэ гери дзедан», удар ногой в голову, был молниеносным. Сталепластовый мысок ботинка Изольды Францевны должен был пробить Алисе висок, но девочка ушла из-под удара немыслимым пируэтом, перекатилась, приняла стойку. Старая леди атаковала еще и еще. «Сэйкен аго учи», «маэ гери», «кансэцу гери», «ура маваши» – лицо, корпус, колено, голова. Ни один удар не достиг цели. Девочка казалась неуловимой каплей красной ртути, закрываясь или уклоняясь, но ни разу не нанесла удар в ответ.
- Хаджимэ!.. – хлестнула негромкая команда. Теперь уже сама Алиса превратилась в крутящийся вихрь ударов, однако хрупкая с виду старушка, стоящая в эпицентре этого вихря, не сдвинулась ни на шаг – лишь ее руки двигались с невероятной быстротой, отводя, отбивая, блокируя…
- Ямэ!.. – и все закончилось. Алиса стояла навытяжку против гостьи. А та, странное дело, казалась довольной. Очень довольной.
- Вольно, кадет, - буркнула она. – Физическая подготовка на «весьма похвально».
- Благодарю, госпожа Наставник, - бесстрастно откликнулась девочка, сменив стойку на более свободную. За время спарринга она почти не запыхалась.
- Без чинов, Алиса, - сказала старая леди. Ее лицо менялось на глазах. Только что перед Алисой стояла госпожа Наставник, «железная леди», инструктор рукопашного боя Алабинского общественного интерната – и вот снова сухонькая старушка с причудами, гроза дворников и дарительница гигантских тортиков любимым внукам. Впрочем, не менее удивительная трансформация происходила и с Алисой: мышцы расслабились, лицо сделалось приветливым, удивленным и совершенно детским. Кто бы мог подумать, что минуту назад эта скромная шестиклассница демонстрировала умения по меньшей мере второго дана карате…
- Хорошо, Изольда Францевна.
- Слушай, милая, внимательно. Вводная: любыми средствами обеспечить посадку МЦРК «Пегас» на планету LV-426 Дзета Сетки в созвездии Сетки. Перед посадкой провести орбитальную разведку планеты по протоколу «поиск и спасение». Обнаружить ксеноморфную форму жизни. Образец этой жизни любой ценой доставить на Землю. Используй миелофон для установления контакта. О выполнении доложить лично мне. Задача ясна?
- Да, Изольда Францевна. Разрешите вопрос?
- Разрешаю сколько угодно, милая.
- У меня всего два. Первый: для чего торт?
- О… - усмехнулась пожилая леди. – Правильный вопрос. Минутку… вот.
Она достала из крохотной сумочки изящный серебряный стилус для электронного письма и поднесла к губам девочки.
- Произнеси, пожалуйста, четко и ясно слово, которое ты хорошо запомнишь и которое с минимальной вероятностью будешь использовать в повседневной жизни.
Алиса на мгновение задумалась, потом, четко и ясно артикулируя каждый звук, произнесла:
- Милосердие.
- Образец голоса и кодовое слово получены, - еле слышно отозвалось что-то внутри коробки-рефрижератора.
Госпожа Наставник удовлетворенно кивнула.
- Вот так. Теперь, когда ты произнесешь это слово… ЕСЛИ ты его произнесешь… из «торта», в лучших традициях жанра, выскочит прекрасная и грозная дева, которая станет тебе надежным помощником и защитником. Кстати, два года назад «Уэйланд-Ютани» отправляла на Дзету Сетки свою новейшую разработку, «Бишопа». Они потерпели фиаско. Но наша «Стюардесса» совершеннее. Например, на испытаниях в прототип стреляли из бластера - «Стюардесса» выдерживает до двадцати прямых попаданий максимальной мощности. Разогнанная реакция, способность к самостоятельному принятию решений… и тому подобное. И все же постарайся не прибегать к ней без крайней необходимости.
- Какова вероятность, что эта крайняя необходимость может возникнуть? – спросила девочка. – Это не второй вопрос. Это уточнение.
- Я поняла. Не хочу врать тебе… Вероятность высока. Искомая форма жизни крайне агрессивна. У тебя есть миелофон, и, возможно, все обойдется, но если дело обернется скверно… используй ее. Второй вопрос?
- Отец в курсе? – спросила Алиса, чуть замявшись.
Изольда Францевна поджала губы.
- Твой отец… - сказала она. – Твой отец хороший человек, Алиса. Он даже начинает понимать… то, о чем я вам говорила на занятиях. Что человечество ожирело, обленилось, утратило способность к борьбе. Что Земля превратилась в пастбище для травоядных потребителей. Но следующий шаг… к необходимости Врага, настоящего, серьезного, смертельного Врага как внешнего стимула воли человечества к жизни… он пока не сделал. И, думаю, никогда не сделает. Нет, Алиса, он не знает. Но мы-то с тобой понимаем, что к чему. Ведь так?
Алиса помолчала. Кивнула.
- Так, - она подняла на Наставницу блестящие глаза. – Разрешите выполнять?
- Разрешаю, - чуть усмехнулась пожилая леди. – Выполняй свою работу… секретный агент с индексом сотня.
Снаружи послышался шум приземляющегося флаера, и отцовский голос позвал:
- Алиса! Алиса, куда ты пропала?
- Иду, папочка! – откликнулась та, бегом бросаясь к сияющему провалу грузового люка.
- …И да будет наконец война человека за человечество, - чуть слышно прошептала Наставница, глядя ей вслед.
***
В 2179 году н.э. на корабле «Ностромо» на планету LV-426 отбыл отряд спецназа компании «Уэйланд Ютани» - имея явной целью уничтожить улей ксеноморфов, а тайной – добыть генетический материал Чужих.
12 июля 2181 года капитан Зеленый, профессор Селезнев и его дочь Алиса полетели за редкими зверями…
-
-
06.01.2018 в 22:13-
-
06.01.2018 в 22:16-
-
07.01.2018 в 12:04-
-
07.01.2018 в 17:15-
-
07.01.2018 в 22:06Yeza York, есть тут одна задумка, но об этом пока промолчу - ФБ на носу...
-
-
07.01.2018 в 22:46-
-
28.05.2018 в 16:30-
-
28.05.2018 в 16:37Вот из этого получилось бы знатно: