пятница, 16 сентября 2011
...Тут с неделю назад я приболемши был малость. Даже не болезнь в полном смысле, а просто какое-то дрянное довольно самочувствие - вроде и не критично, но жуть как хреново. И вот пока я в таком состоянии сидел офигевший в конторе, откуда-то само собой сочинилось... хм... чего-то непонятное. Не спрашивайте меня, чего этим хотел сказать автор. Автор сам не знает. В общем, такой вот рассказец с двумя хрестоматийными персонажами. …В ущелье было сумрачно, тепло и сыро. Уж терпеть не мог ущелье.
Когда выдавалось свободное время и позволяла погода (а в Средней Азии она позволяет почти всегда), Уж забирался на нагретый солнцем камень (всегда один и тот же, давно облюбованный, с загадочной надписью “ДМБ-1984 в/ч 73842”) и наслаждался теплом. Ни о чем особенном он в это время не думал. Дневные заботы позади, совесть не беспокоит, солнышко светит – что еще надо для счастья? Только иногда, задирая плоскую голову к небу, он ощущал смешанное чувство тревоги, тоски и жгучего любопытства. Если долго лежать вот так, не шевелясь, и глядеть в бездонную синюю пропасть, в конце концов начинало казаться, что падаешь. Или летишь. Сердце сладко замирало, а потом начинало частить, и в голове появлялась странная бесшабашная легкость. Уж пугался и вновь отворачивался к прочному, материальному, знакомому с детства пейзажу: прокалённые до звона жёлтые камни, путаница голых и блестящих саксаульных ветвей да причудливые черные тени в ущелье внизу.
Время от времени высоко в небесной синеве появлялась одинокая птица на красиво распластанных крыльях и начинала нарезать неторопливые круги над ущельем. Тогда Уж мог смотреть в синюю пропасть без боязни – красавец-летун становился точкой опоры для непривычного взгляда. Правда, и тогда он долго не выдерживал: вскоре появлялась зависть к крылатому небожителю и даже стыд за некрасивого, приземленного, плоского себя. Уж отводил глаза, начинал в смущении ёрзать и в конце концов уползал прочь, говоря себе, что пора бы поймать парочку вкусных тушканчиков. Излишне говорить, что, в общем-то, есть ему при этом ну ни капельки не хотелось.
Однажды, в жаркий сентябрьский полдень, привычный порядок вещей был нарушен неожиданным и трагическим образом.
читать дальшеУж, как обычно, грелся на своем любимом камне, наблюдая за висящей в вышине точкой, когда неподалеку гулко бухнул ружейный выстрел. В ту же секунду птица по пологой дуге пошла вниз.
Траектория падения заканчивалась совсем рядом с ущельем – Уж, живший в этой местности с момента вылупления из яйца и знавший здесь каждый валун, точно знал где. Он еще сам толком не сообразил, что собирается делать, но уже гладкой черной лентой скользил туда, где грянулся на скалы низвергнутый с небес летун.
Это был Сокол. Лёжа в ложбинке меж двух небольших валунов, он пытался подняться на ноги и отчаянно лупил крылом по камню, но другое крыло бессильно повисло, а длинные маховые перья слиплись от крови. Даже сбитый наземь, он был красив: широкая грудь в пестрой “жилетке”, стильный "пиджак" цвета дамасской стали, аккуратные черные бакенбарды, хищно загнутый клюв, гордая посадка головы. Заметив, что появились зрители, он прекратил биться – лишь дышал тяжело и косил на Ужа яростным черным глазом.
Уж растерялся. Он совершенно не был готов к тому, что небесный странник окажется жив.
- Эээ…привет, - ляпнул он первое, что пришло в голову. – Ты это… ты как вообще?
В угольно-черных зрачках плеснулось презрение.
- Я умираю. Я славно пожил. Я видел небо, я знаю счастье… - прошептал раненый, вроде как самому себе, но с явным расчетом на аудиторию. – Погиб поэт – невольник чести… пал, оклеветанный молвой… С свинцом в груди и жаждой мести…
Уж совершенно ясно видел, что в груди никакого свинца нет, а есть несколько дробинок в правом крыле, но говорить об этом сейчас показалось ему неуместным. Он молча подполз поближе – посмотреть, насколько серьезна рана. Сокол отвернулся, бормоча едва слышно, но таким трагическим тоном, что у Ужа защемило сердце:
- Убит! К чему теперь рыданья? Пустых похвал ненужный хор? И жалкий лепет оправданья!..
- Сейчас больно будет, - смущенно сказал Уж и поддел обвисшее крыло, чтоб понять, навылет ли прошла дробь и раздроблены ли тонкие косточки. Сокол возмущенно крикнул, слабо клюнул Ужа куда-то в поясницу и бессильно завалился набок.
- Навылет, - пробормотал Уж. – Слава яйцам. Ты того… тут побудь пока. Я быстро.
…Когда Сокол пришел в себя, раненое крыло было обложено упругими веточками саксаула, примотано к туловищу и обмазано какой-то дурнопахнущей дрянью. Жутко кружилась голова. Ненавистный ползучий мизерабль свернулся напротив на плоской верхушке валуна и пялился немигающими зенками. Подле него в рядок лежали три задушенных тушканчика и мелкая ящерка.
- Привет, - шепеляво сказал мизерабль, заметив, что Сокол приходит в себя. – Ты это… поешь вот. Я тут принес маленько.
И подтолкнул добычу раненому под самый клюв.
-Лучше один раз напиться свежей крови, - пафосно молвил Сокол, глядя в сторону, - чем триста лет клевать мертвечину!
Соблюдя тем самым приличия, он в один присест заглотал тушканов и зажевал ящеркой.
Уж вздохнул и пополз за добавкой.
…На время, пока крыло у Сокола зарастало, повелось так: Уж шарил в окрестных камнях, добывая для пациента пропитание – тушканов, полевок, ящерок и прочую мелкую живность – и редкую пахучую смолу, которую туркменские чабаны отыскивают в пещерах и лечат ею разнообразные хвори. Охотиться приходилось круглые сутки, а самому перебиваться крохами, поскольку аппетит у летуна оказался будь здоров. Один раз пришлось даже всерьез оборонять птицу от голодного степного лиса – безобидный змей сам не понял, как это у него получилось, но лис не солоно хлебавши ушел, а Сокол с Ужом остались целы.
Сокол же в течение дня сидел в пролежанной им теплой песчаной ямке, в тенечке от камня, иногда совершая вокруг валуна небольшой моцион. Еще он сочинял стихи. Стихи были прекрасны.
Времени понежиться на камушке у Ужа теперь не оставалось от слова "совсем", зато случались редкие минуты, когда насытившийся Сокол снисходил-таки до бесед со своим опекуном. Говорил в основном Сокол - рассказывал о небе, о душе, о полете, о крыльях черного ветра, о горьком запахе полыни и песнях звезд. В эти минуты для Ужа будто раскрывалось окошко в иной, небывалый, мир. Он слушал, забыв втянуть язык, и редко-редко осмеливался вставить хотя бы словечко в дивный соколиный монолог.
Однажды ночью, когда Сокол закончил потрясающую по красоте сагу о том, как прекрасна весенняя степь с высоты птичьего полета, Уж забылся настолько, что счел возможным рассказать о своем, сокровенном.
-А знаешь, - начал он (воспользовавшись паузой, покуда Сокол запивал свою вдохновенную речь родниковой водой из пустого черепашьего панциря - разумеется, панцирь и воду тоже принес Уж), - я ведь догадываюсь, как это бывает… Ну… В общем, у меня есть Свое Место. Это такой камень на самой вершине вон того холма. Когда его нагреет солнышко, лежать на нем – одно удовольствие. Смотришь ввысь, и через какое-то время кажется, будто падаешь, и падаешь, и падаешь без конца в пустоту и свободу. Мне просто никогда не хватало смелости поверить до конца, полностью. Но я думаю, что мог бы летать – достаточно лишь прекратить внутренний монолог, выйти за привычные рамки и, главное, поверить, целиком, без остатка, всей душой, и вот тогда…
Никогда еще Уж не произносил столь долгой, интимной и горячей речи. Однако ее окончание было оборвано громким гортанным клекотом. Уж в недоумении замолк – он впервые слышал, как Сокол смеется.
-Так вот в чем радость полетов в небо! – отсмеявшись, вскричал Сокол. – Она в паденьи! Смешные птицы! Они наивно себе считают, что только им и дана возможность взлететь над миром! Парить, ликуя! И видеть мир в наготе хрустальной, и взмахом крыльев закат разрЕзать! Ан вот и ужик летать умеет – упал он в небо, его измерил; одною силой ужиной мысли взметнулся в воздух, летит зигзагом! От тучи к туче ползет неспешно! Обвил он солнце чешуйным шлангом! О брат крылатый!.. Ну не смешно ли?..
- Я воды принесу, - очень спокойно сказал Уж. Взял в зубы щербатый пустой панцирь и уполз в темноту.
И действительно принес воды. Правда, родник был далеко, расплескать полную плошку на обратном пути было бы досадно, так что вернулся Уж очень и очень нескоро. К этому времени продуманный, взвешенный и саркастичный ответ на эскападу Сокола был у него наготове. Однако обнаружилось, что Сокол сладко спит, уютно пристроив голову на валун. Будить раненого поэта ради бессмысленного флейма Ужу не позволила совесть.
…Когда лубки с простреленного крыла были сняты, Сокол осторожно расправил перья, потянулся и запрыгнул на камень. Потом спрыгнул с камня. Потом погулял туда-сюда, нервно поводя плечами. Залеченное крыло он держал на весу и вообще выглядел как-то... не так. Уж впервые видел гордую насмешливую птицу в полной растерянности.
- Давай-ка вот что. Послушай, ужик! - вдруг сказал Сокол, глядя в сторону и натурально по-куриному загребая песок страшенными когтями. – Поверь, не так я страшусь кончины, как неудача меня пугает. Бессилье, слабость, облом внезапный… нет, это, право, невыносимо. Я предлагаю… залезть на гору… к вершине самой, поближе к небу. Меня толкнешь ты оттуда в пропасть… Я упаду и… расправлю крылья… Быть может, крылья меня поднимут, и поживу я еще немного в родной стихии. А может статься - о камни грянусь! Умру, разбившись! Но это лучше... чем жить обломком...
"...умрёшь, куда там. Переводя на ужиный: "Вот если я сейчас захлопаю крыльями, запрыгаю куропаткой и в конце концов прямо отсюда тупо взлечу - это ж будет некрасиво, не торжественно и вообще ёбаный стыд. То ли дело - восхождение процессии на горную вершину... всякие там аллюзии с реминисценциями... палящее солнце, тревожная музыка, крупным планом нечеловечески спокойное лицо, в котором напряжение выдают лишь вертикальная черточка над переносицей да редкие капли испарины на лбу... финальный долгий взгляд в небо... безмолвный ассистент - низменная личность в черном, совершающая роковой толчок в спину... а потом драматическое падение - и героическое превозмогание, триумф мощного духа над слабой плотью и красоты над уродством... Да, это совсем другое дело!" Так подумал Уж, слушая Сокола, но говорить вслух, конечно же, не стал. Вместо этого он сказал - собранный и хладнокровный, как если б пролежал перед тем два часа в ледяном погребе:
-Хорошо. Мне несложно, а тебе, наверное, необходимо. Только я тоже об одной услуге тебя попрошу. Если… когда взлетишь – возьми меня с собой. Туда. В небо. Ладно? Полетать, хоть разочек. Хоть так, в когтях у тебя. Все-таки я тебе жизнь спас. И вообще. Договорились?
Сокол ничего не сказал, но впервые посмотрел на Ужа твердо и прямо и слегка наклонил голову. Это выглядело настолько изящно, настолько аристократично, что Уж не счел возможным добиваться каких-либо вербальных изъявлений согласия. Подобная красота, решил он, физически не способна на обман.
Подняться на край обрыва оказалось довольно легко. Уж привычно скользил по горной тропе. Сокол скакал следом, и становилось совершенно очевидно, что пациент абсолютно здоров, просто валяет дурака. То и дело в попытках сохранить равновесие он забывался и взмахивал крыльями - крылья разворачивались легко и послушно. Наверху Сокол забрался на валун с полустёршейся надписью “ДМБ-84 в/ч 73842” и принял геральдическую позу.
- Земля... прощай!..
- В добрый путь, - проворчал Уж и резко взмахнул хвостом.
Он не толкнул Сокола и даже не коснулся упругих перьев - лишь обозначил жест - да летуну большего было и не надобно. Подпрыгнув, он в один миг скрылся за краем обрыва, как пушинка, подхваченная порывом ветра - чтобы в следующее мгновение взмыть "свечой" над вершиной горы и смертоносным боевым серпом уйти в синеву.
- Эй! - просвистел Уж вслед размытому черному бумерангу, - ты же обещал...
В ответ с неба рухнуло, припечатало - весомое, чеканное, окончательное:
- Рожденный ползать - летать не может!
- Ты летаешь, потому что я ползаю!!! - бешено крикнул Уж.
Навряд ли Сокол его услышал: успел улететь далеко, а ужи - народ не слишком громкий. Зато до Ужа донесся быстро удаляющийся торжествующий клекот. Смех. И тогда с неизменно флегматичным змеем приключилось что-то странное. Отчасти это было похоже на прежнее "падение в небо" - легкость, почти невесомость, заполнившая каждую клеточку длинного тела; звенящая пустота в мыслях... но при этом была еще непонятная злая сила. Словно внутри взвели боевую пружину. Словно он превратился в стрелу, сорвавшуюся с тетивы, пулю, покинувшую ствол, ослепительный луч, ударивший в небеса. Мир исчез. Уж поверил. Полностью. И прянул в пустоту - отчаянным охотничьим броском.
"Рожденный ползать - летать не может! Забыв об этом..." Насмерть он, конечно, не убился - змеи живучи, да и горка была так себе горка - но расшибся крепко. Долгое время едва мог ползать. За это время он успел полюбить ущелье с его глубокими безопасными норами и изобилием невкусной, но слабой и легкодоступной добычи.
Потом наступила осень и целительная спячка.
...Весной, когда трудолюбивые дехкане выходят со своими мотыгами на хорошо замаскированные маковые делянки, когда чабаны начинают массовую стрижку верблюдов и тонкорунных овец, а цветущая степь особенно хороша с высоты птичьего полета, высоко в горах на валун с надписью "ДМБ-84" выполз большой уж с новенькой, блестящей после линьки шкуркой. Уж был нетороплив и спокоен. Он прекрасно себя чувствовал, только что заохотил трех жирных жаб и парочку тушканов и намеревался по такому случаю понежиться в лучах теплого майского солнышка. По правде говоря, в ущелье ему нравилось больше, но и здесь, по старой памяти, можно было устроиться неплохо. На верхушке расписного валуна было очень удобное углубление - если свернуться там в три кольца и положить плоскую голову на край, можно долго-долго смотреть в бездонную синюю лужу, из которой на землю льется ласковое желтое тепло. Уж так и поступил. Спустя некоторое время на поверхности синего озера появилась черная точка-водомерка, похожая на маленький серп, и стала нарезать неторопливые круги над ущельем.
Уж от нечего делать сперва следил за ней глазами, а потом пригрелся, и его сморил сон. И когда за скалами глухо треснул ружейный выстрел, он его не услышал.
-
-
16.09.2011 в 23:46Эженааа жалкааа ыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы
-
-
16.09.2011 в 23:50Инвестор, помни:
Хочешь потратить деньги - пиши подробный Инвестконтракт!
Иначе рискуешь получить
Не благодарность (в виде чего вы там договорились),
А извращенный половой акт!
-
-
16.09.2011 в 23:57Менеджер! Чувства бери в узду!
Не охай и не ахай!
Выполнил план - посылай всех
Не выполнил - сам иди
Мармел, слушай, ну от каждого по способностям, каждому по потребностям.
- во-первых, не стОит глумиться над робкими романтическими порывами - благо нет лучших циников, чем бывшие романтики;
- во-вторых, есть такие креативные личности (ну мы с тобой говорили), которым, чтоб они летали, нужно, чтоб кто-то для них ползал.
Ну и "на самом деле" в жизни оно вообще все проще и пошлее. Вот в фиках Снейп Гарричку аааа!
-
-
17.09.2011 в 00:08Ыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы
-
-
17.09.2011 в 08:18воистину. спасибо за рассказ. )
-
-
17.09.2011 в 09:49ЗаратустраМиша Веллер)-
-
17.09.2011 в 10:07Admiral zur See, хм. Наверное. Я буду думать об этом.
-
-
17.09.2011 в 10:31Сокол ишшо молодой, глупый... революцьонэр!
Сказку эту со школы не любила за пафос, и "рожденного ползать", скажите на милость
-
-
24.09.2011 в 21:11-
-
24.09.2011 в 21:17Не всё потеряно, граждане
Рожденный ползать получил приказ летать.
"Какой летать, я, братцы, неба-то не видел!"
"Что за базар? С горы видней! Не рассуждать, ядрена мать!
Чтоб завтра были, змей Петров, в летящем виде!"
Приполз домой, а там рыдает все родня.
"Рожденный ползать, папа, он летать не может."
"Ах ты щенок, интеллигент! Что, отпеваете меня?
Сто грамм для храбрости приму, авось поможет.
Есть установка: всем летать, всем быть орлами.
А тот, кто ползает еще - тот, гад, не с нами.
Летать, наверно, я люблю, не подходите - заклюю,
Начальник все мне объяснил: я - птица Ваня."
С утра, весь в перьях, змей Петров ползет к горе,
Два санитара подтащили к облакам.
Начальство рядом в государственной норе.
Ужом скрутились потроха, тут санитар сдавил бока,
А он курнул и прохрипел: "Уйди, я сам!"
Ужом скрутились потроха, тут санитар сдавил бока,
А он курнул и прохрипел: "Уйди..."
"Ну что ж, пам-пам-пам-пам-парам со всеми вами!
Эх, мать..." - прыжок и полетел куда-то вниз.
Но вот за что-то зацепился и повис...
Меж валунами облаков пополз, глядите, змей Петров,
И скрылся где-то глубоко под небесами.
(с)