Посвящается драгоценному Admiral zur See, который однажды утром всерьез задумался над логическим обоснованием мира, где возможны разумные фиолетовые совы и гигантские голубые зайцы - …Послушай, Совунья, - устало сказал огромный старый ворон в оперении цвета синей стали. Они сидели под цветущей сакурой на зеленом лугу, и говорливый ручеек шелестел у корней. – Не понимаю, зачем ты споришь со мной. Почему ты упорно делаешь вид, что все идет своим чередом, и мир вокруг нас именно таков, каким ему положено быть? Разве тебе самой не снятся эти странные сны, от которых наутро остается лишь щемящее ощущение полета и смутное воспоминание о чем-то невероятно важном, но напрочь забытом?
Ярко-сиреневая сова, столь же дряхлая и притом такая толстая и пушистая, что выглядела шарообразной, в ответ совсем по-человечески пожала плечами.
- Снятся, не снятся, - проворчала она. – Я, знаешь ли, выпью на ночь пятьдесят капель пустырника и сплю как младенец. А иной раз без капелек и не засну, хе-хе. Что толку в пустых видениях? К тому же никто, кроме тебя… ну ладно, кроме нас с тобой… ни на что такое, хе-хе, не жаловался.
- Остальные слишком молоды, - живо возразил ворон. – Они просто не застали того, что мы с тобой успели забыть.
- Да что мы такого застали-то?!
- Это я и пытаюсь вспомнить! – каркнул ворон раздраженно, с трудом поднялся на лапы и поковылял вдоль ручья. Совунья, немножко помедлив, последовала за ним.
Ниже по течению, там, где ручей разливался шире и весело бурлил среди больших валунов, они увидели Ёжика и Кроша. Заяц с ежом запустили в ручей маленький картонный кораблик и теперь смотрели, как он борется с безжалостной водной стихией. Кораблик в этой борьбе безнадежно проигрывал: он уже порядком размок, и течением его прижало к берегу. Вероятно, поэтому Крош решил несколько оживить игру.
- Внимание! – дурным голосом заверещал он. – Предупреждение от центра космической обороны НАСА! К Земле приближается гигантский астероид! Падение ожидается в квадрате 36-80! Катастрофа неминуема!!! Давай, Ёжик.
Ёжик поднял с земли здоровенный булыжник и с размаху метнул его в ручей. Могучая приливная волна захлестнула кораблик, закрутила его, перевернула и выкинула на берег пятью метрами ниже порогов, сплющенный и с оторванным днищем.
- Вспомнил! – воскликнул вдруг ворон, внимательно наблюдавший за игрушечной катастрофой. – Я вспомнил!
читать дальшеЁжик, Крош и Совунья немедленно обступили его с трех сторон. У ворона был вид существа, испытавшего удар молнии. Даже кожа под глазами у него посерела, а глаза он крепко зажмурил.
- Что ты вспомнил? – требовательно спросил Крош. Не дождавшись ответа, он потеребил ворона за крыло. – Что ты такое вспомнил, КарКарыч? А? Ну давай-давай, рассказывай!
КарКарыч открыл глаза и посмотрел на Кроша. У зайца было круглое, глупое, улыбчивое лицо и нежно-голубая шерстка, не поблекшая, как перья у ворона, а яркая, гладкая и шелковистая. Он был настоящий сгусток здоровья, энергии и юного энтузиазма. КарКарыч смотрел на него с отвращением.
- Вспомнил, - мрачно повторил он. Видение прошлого, только что такое отчетливое и ужасное, исчезло бесследно, вытесненное дурацкой заячьей физией. – Вспомнил… что забыл.
- Хе-хе, - неуверенно сказала сова.
- Ну во-от, - разочарованно протянул Крош. – То вспомнил, то забыл. А может, там что-нибудь интересное было, и мы теперь никогда об этом не узнаем. Беда с вами, со старичьем!
Ворону вдруг захотелось его ударить. Остро, до дрожи в кончиках крыльев. Прямо в белоснежные зубы, торчащие из улыбки, как долота. Но вместо этого он лишь вымученно улыбнулся и сказал:
- Ну, братцы, что поделать. Старость, знаете ли, не радость.
- А может, и можно что-то поделать! – сказал Ёжик и немедленно смутился. Ёжик являл собой типаж этакого молодого интеллигента: умный, скромный, очкастый и совершенно безвольный. Харизматичный Крош помыкал им как хотел. Но генератором идей в этой паре был именно ёж. Например – КарКарыч был совершенно в этом уверен – игру с корабликом и сюжет этой игры придумывал именно Ёжик, а вот сам кораблик строил заяц. Кроме того, у Ёжика было обостренное чувство справедливости, да и вообще парень он был славный, с задатками. – Ведь это же несправедливо, когда чего-то хочешь сделать и не можешь. А вдруг это что-нибудь важное? Должны быть какие-нибудь способы… Например, гипноз. А?..
- Пробовали мы гипноз, хе-хе, - сказала Совунья. – Толку никакого. Не действует на него. Ну то есть как не действует – он под гипнозом летать пытается. А летать ему, между прочим, категорически запрещено. Не молоденький уже - кости ломкие, хе-хе, да и мышцы не те.
- На себя посмотри, хе-хе, - не сдержался КарКарыч. – Ты когда летала последний раз, Ночная Фурия? С лестницы, небось… Что, что такое?! Эй, ты чего?!
Совунья, закатив глаза, медленно падала навзничь. К счастью, упала она удачно – на Ёжика, чьи торчащие иголки немедленно привели ее в чувство. Но взгляд ее желтых глаз, когда в них вернулась осмысленность, был прикован к старому растерянному ворону.
- Ты как меня назвал только что? – удушенно хрипела она. – Нет, не повторяй… Где ты взял это? Откуда? Зачем..
- Так, - решительно сказал Крош. Он всегда говорил решительно – даже когда речь шла про пожрать морковки – и собеседники, шокированные таким нечеловеческим напором, обычно предпочитали не спорить. – Я вижу, тут скрыта какая-то стррррашная тайна. Без науки, однако, не обойтись! А наука – это у нас кто? Наука – это Лосяш. Идем к Лосяшу.
- …Что же вы так поздно, забывчивые мои? – укоризненно гудел Лосяш, расставляя на клетчатой скатерти чашки с черным чаем, баночки с медом и тарелки с оладьями. – Я ведь вас давно уже жду. Все готово, как договаривались. На этот раз ошибки быть не может, проверено, сочтено, испытано…
- На себе испытывал, хе-хе? – иронично проскрипела Совунья. Она уже пришла в себя и лишь время от времени бросала на ворона странные взгляды.
- На себе?.. нет уж, простите великодушно, на себе как-то, знаете, неохота. Оборудование на стенде тестировал, все работает, как часики. Вспомните все!.. вы угощайтесь, сферические мои, кушайте вот медок, например, медок вку-усный, липовый, только вчера с пасеки…
- Ты и в прошлый раз так говорил, - брюзгливо сказал КарКарыч. Им с Совой кусок в горло не шел. – И в позапрошлый тоже. И никакого толку, кроме головной боли.
Крош с Ёжиком, машинально потягивая из своих кружек чай, в совершенном обалдении переводили глаза с Лосяша на Совунью, с Совуньи на Карыча и с Карыча – на гору странной аппаратуры, занимавшую весь дальний угол комнаты. Среди путаницы проводов, в окружении нескольких серых шкафов с лампочками и шкалами там стояли два кресла, похожих на зубоврачебные, и на спинке каждого из них висел большой металлический шлем.
- Так ведь в прошлые разы все было совсем иначе! – вскричал Лосяш, опрокидывая свою чашку на скатерть и оживленно жестикулируя. – Я ошибался, пытаясь перехватывать и расшифровывать биотоки погруженного в медикаментозный транс мозга с выводом на внешние носители! Путем серии сложнейших экспериментов выяснилось, что нейроингибиторы блокируют специфические отделы нейронной сети и критично понижают уровень сигнала на выходе, кроме того…
(«Ты хоть что-нибудь понимаешь?» - Крош тихонько толкнул Ёжика локтем.
«Понимаю», - шепотом отозвался Ёжик. – «Понимаю, что Лосяш очень, очень умный.»)
- …а теперешняя аппаратура построена на совершенно ином принципе действия! В течение всей процедуры вы остаетесь в полном сознании, но более того – сверхвысокочастотные микроимпульсы, генерируемые шлем-насадкой, стимулируют зоны коры головного мозга, ответственные за долговременную память. В итоге вместо того, чтобы смотреть на экране, как фильм, развертку ваших забытых воспоминаний, мы просто оживим эти воспоминания непосредственно у вас в мозгу, как бы вернем вас обратно по оси времени. Понимаете ли вы, о чем речь, озадаченные мои?
- Ох и любишь ты, наука, кучеряво изъясняться, - проворчал КарКарыч. – Ладно уж, одно к одному, что зря тянуть. Раньше начнешь – быстрее кончишь… Давай свой шлемофон, что ли. Куда садиться-то? Сюда? А ремни на кой? После вас, сударыня, прошу пожаловать… А шлемофон-то жмет, или это башка у меня распухла… Во… Ч-черт, волнуюсь, как пацан перед экзаменом, сердечко-то так и частит, так и сбоит… Валерьянку приготовил, профессор? Потом может пригодиться… Готова, Сова?
- Начинай уж, - глухо донеслось из-под шлема.
- Поехали, - выдохнул Лосяш и нажал большую красную кнопку.
_____________________
- …Ты как, Ночная Фурия?
- В порядке, Карл. Теперь в порядке. Я… прилично себя вела?
- Ни хрена похожего. Сначала ты ругалась, как биндюжник, и нашему профессору пришлось выставить молодежь за дверь. Потом пыталась раздолбать пульт – пристегнуть ремни оказалось очень разумным решением. А под конец кричала. Просто кричала. Жутко, я такого и не слыхал никогда. Хотя нет, вру… слышал. Тогда, раньше. Когда мы еще были обычными… в прежней жизни.
- Ох. Мне так стыдно.
- Забей. Я тоже хорош - наблевал в шлем и ревел, как младенец. Представляешь?
- Значит… удалось?
- Да.
- Что ты помнишь теперь? Кроме своего настоящего имени?
- Все, Фурия. Например, помню каптенармуса Михаэля. Я жил у него на специальном насесте. Вечерами Михаэль садился в кресло под зеленой лампой, пил пиво и вслух читал мне газеты, а я долбил клювом насест и ругался скверными словами. Когда моя матерщина совпадала с мнением Михаэля по поводу очередной новости, Михаэль говорил «Прозит!» и поднимал в мою сторону бокал с пивом. Иногда, пока он выдавал служащим базы войсковое имущество, я сидел у него на плече и кричал разные строевые команды, а сержанты и капралы смеялись и кормили меня сахарком. Он никогда не сажал меня в клетку. Поэтому, когда «База Блу» накрылась, мне удалось выжить, просто улететь. А вот канарейки были в клетке, и они сдохли. От голода. Я не голодал. Там было много… корма.
- Много корма было не только там. Я впервые осознала себя у лесного озера, рядом с охотхозяйством. Черт меня дернул заглянуть в их зал трофеев… Ты можешь себе представить, что когда-то на таких, как Лосяш, охотились ради рогов и мяса? Все эти головы по стенам… и пирующее полуразумное зверье… Помню, со мной случилась тогда жуткая истерика. Кстати, с тех самых пор я вегетарианка.
- Значит, когда-то этот мир принадлежал не нам.
- Конечно. Да ведь мы и раньше это подозревали. Все эти приборы, словно бы созданные под чужие конечности, не под наши, такие неуклюжие – ведь они были бы гораздо удобнее, если бы их создавали мы сами, верно? Думаю, мы даже выглядели иначе. Помню, чучело зайца в охотничьем клубе было много меньше Кроша размерами и серое, а не синее. И эти странные вещи, которые то и дело раскапывает Пин…
- Бедолага Пин. Ты знаешь, что я нашел его на эсминце ВМС США, выброшенном на берег приливной волной, совсем мелким пингвиненком – должно быть, вояки держали его ради забавы запертым в холодильнике – и довольно долгое время боялся, что он не выживет? В конце концов мне все же удалось его выкормить, но он так и остался полупомешанным. Кстати, этот его склад, это кладбище мертвых машин, где он проводит бОльшую часть времени, на самом деле остатки легкого авианосца «Инвинсибл» - судя по всему, кормовая часть с машинным отделением. Там, между прочим, должна быть адская радиация. Надо его предупредить.
- Я думаю, после катаклизма, сделавшего зайцев синими и разумными, а сову – фиолетовой, немножко радиации уже никому не повредит. Кстати, а что это вообще было, ты помнишь? В моем лесу, как ты понимаешь, с новостями было туговато...
- Вряд ли кто-то из ныне живущих сможет ответить на этот вопрос. Но у меня почему-то упорно всплывает в памяти дата – двадцать восьмое июня две тысячи тридцать шестого года – и голос Михаэля, читающего очередную газету. «Запуск новейшего ускорителя частиц в Дубне обещает прорыв в сокровенные тайны природы. Что ты об этом думаешь, Карл? Пидарасы? Совершенно с тобой согласен. Прозит!»
- Что же нам теперь делать со всем этим, Карл? Я сейчас не показываю виду, Ночной Фурии не пристало паниковать, но, знаешь… мне страшно. И пустырничек не поможет, хе-хе.
- У меня есть одна идея, Сова. Вот сейчас мы отлежимся на этом замечательном пригорочке, этой теплой летней ночью, глядя на звезды, такие далекие и ясные, крупные, как пуговица, и поговорим о тех временах, когда ты была бесшумной лесной смертью, а я – верным собеседником у старого каптенармуса. И если к утру мы поймем, что не сможем с этим жить, мы вернемся к Лосяшу. И скажем ему, чтобы запустил свою машину наоборот. Нужно будет... кое-что забыть. Кое-что невероятно важное.